— Ну… смысле ты такая красивая и настолько сексуальная, что невозможно удержаться — отвечаю я: — кроме того, это еще не конец. Правда. Дай мне минуточку и… О! Видишь — все в порядке! Мы можем продолжать.
— Ты точно девственник — говорит Мико: — как странно. Ты вроде ничего такой… и почему… — она возвращается к прерванному занятию и у меня из головы вылетают все заготовленные мудрые мысли и остроумные замечания.
— Хочу тебя попросить — говорит Мико. Она сидит на мне и медленно двигается в своем собственном ритме, закрыв глаза и словно прислушиваясь к чему-то
— Конечно — отвечаю я, понимая, что в этот момент она может попросить меня, о чем угодно. Достанешь мне жаренную луну с неба, Кента, а то чего-то охота… или там розового единорога и Белый Тезис. Ответ на Самый Главный Вопрос, все эти молодильные яблоки и То-чего-не-может-быть. И я бы, скорей всего согласился. Потому надо собраться, Кента! Тебя хотят вовлечь, заставить взять на себя очередные обязательства, при этом заранее подкупив взяткой своим телом!
Ну и ладно, говорит внутренний голос, ну и пусть. Выполнять обязательства ты все равно потом будешь, а хорошо и приятно тебе сейчас прямо тут. Вот не согласишься — так она встанет и уйдет. А ты тут один останешься как дурак. Время-то как правильно выбрала — не после всего этого, а именно до окончания процедуры. Как там у Аристотеля — всякая тварь после соития грустна бывает, кроме петуха и женщины. Вот закончится эта веселая феерия жизни и мне станет грустно и скучно и все прелести Мико перестанут быть такими уж привлекательными. В этот момент просить об одолжении уже поздно. Нет, вежливый и порядочный мужчина скорей всего тоже постарается выполнить просьбу… если она не из разряда сложно-невозможных. Все же голова в этот момент начинает работать, кровь обратно приливает и можно думать. Но во время… Как там «Ваня ты же обещал на мне жениться! — Мало ли чего я на тебе обещал!» И хотя сейчас это Мико сидит на мне сверху — это ничего не меняет. Даже наоборот — усугубляет. Потому что прямо сейчас вся власть в ее руках. Вернее не в руках…
— Я же вылечу в субботу — говорит она и поднимается вверх, медленно опускается и из ее груди вырывается мягкий стон. Она мотает головой, словно отгоняя от себя мысли.
— Мне надо, чтобы ты мне помог — помнишь? — говорит она: — не знаю, как быстро ты отсюда вылетишь, но мне нужно чтобы ты сразу же связался со мной.
— Ммм… конечно. — связаться. Просто — связаться. Это я могу. Это не жаренная луна с неба, это не перо Жар-Птицы, не хрустальный мост до городу Парижу. Это просто. Значит можно не собираться в кучку и не соображать, как бы отказать ей, но без того, чтобы она не встала и не ушла прямо сейчас…
— Запомни — она ложится на меня всем телом и я чувствую каждый миллиметр ее влажной, упругой плоти там, где она прижимается ко мне. Она кусает меня за ухо и я чувствую горячее дыхание ее слов: — запомни — найди меня после шоу. Сразу же…
— Как тебе? — спрашивает Мико через некоторое время. Мы лежим на теплом кафельном полу и смотрим в потолок. Где-то вдалеке плавает одинокая мысль о том, что мужское время кончается и сколько времени сейчас и вот будет хохма, если эта швабра не выдержит и сюда Сора с подружками ввалится. Но в моей черепной коробке прямо сейчас господствует пустота. Полная и абсолютная. Видели Гомера Симпсона, у которого в голове механическая обезьянка бьет в тарелки. Бдзынь-бдзынь-бдзынь. Вот у меня все так же, только без обезьянки.
— Угу — отвечаю я, уже забыв вопрос. О чем она меня спрашивала? Спрашивала же о чем-то? Немного побродив внутри своего черепа в поисках ответов — мой разум забросил это дурацкое занятие и вернулся к тому, что сейчас действительно актуально и своевременно. Гладить Мико по ее груди, чувствуя мягкое и упругое и гладкое… И вдыхать ее запах. Сандал? Похоже.
Интересно, думаю я, вот тут говорят, что не принято девушкам волосы удалять в интимных местах — потому как в общественной бане могут за проститутку принять. Но вот Мико у нас вся гладенькая, ни одного волоса. Еще интересно, что Мураками называет вот это «publichair», то есть буквально — «публичные волосы» или даже скорей «общественные волосы». Но какие же они общественные и публичные, если их как правило от публики и общества скрывают? С это точки зрения скорее волосы на голове — общественные волосы. Все-таки какая у Мико кожа гладкая…
— Ты это говоришь, потому что и правда было хорошо, или потому что девственник? — спрашивает меня Мико.
Хороший вопрос, думаю я, технически я не могу больше девственником считаться, но с какого именно момента? Даже прелюдия была прекрасной, а я то уже было решил деньги начать зарабатывать и в монастырь уйти, спасла меня Аматэрасу, на грани был. Ради чего деньги зарабатывать и карьеру делать? Чтобы потом, в пятьдесят-шестьдесят лет жизнью наслаждаться? Можно ведь прямо сейчас наслаждаться силой и красотой, весной Юности… Я покосился на лежащую рядом Мико. Красота же.
— Ну? — требовательно спрашивает она у меня.
— Угу — отвечаю я, понимая, что забыл, о чем она меня спрашивала.
— А… — рассеяно говорит она, видимо тоже забыв, о чем она спрашивала. Я сжимаю ее грудь и думаю о совершенстве эволюции и антропоцентризме. Потому что я искренне полагаю, что бог создал Вселенную ради венца творения — вот этой вот прекрасной груди, которую я сжимаю в ладони … и упускать момент сейчас равносильно преступлению. А я — очень даже законопослушный гражданин.
— Эй! Ты чего делаешь! — отбивается от меня Мико: — мы же уже все! Не надо!
— Хм. Ты говоришь не надо, но твое тело говорит — возьми меня! — пафосно провозглашаю я, перед тем, как приступить к штурму крепости.
— Вовсе оно такого не говорит! Оно вообще молчит! Оно устало! Отстань!