– Еду по-степи-и-и… Саксаул растет – хорошо-о-о-о…

Ага, ага… Такое Егор слышал, слышал – едешь, слушаешь мотор, сенник поешь… Вот и тут – саксаул растет – хорошо. Самый изысканный вкус!

– Пастушья сумка растет – хорош-о-о-о! – дружно подпевали собравшиеся (кто еще мог петь). – И фиалка растет – хорошо! А чертополох – плохо!

– Вах, Хараим! Вах!

Вожников старался не налегать на спиртное – кроме вина к столу подавали и русские хмельные квасы, и медовуху – не за тем сюда пришел, чтоб просто напиться, даже и в компании вполне могущих оказаться когда-нибудь нужными людей. Ай-Лили – ну где же ты? Где?

Губастик Хараим пел долго, его уж под конец и не слушал-то никто – по крайней мере, такое впечатление сложилось у молодого князя при взгляде на упившихся гостей. Кто-то спал уже, прямо здесь, на кошме, кто-то, осоловело выпучив глаза, пытался о чем-то спорить с соседями, а кое-кто, не стесняясь, блевал в дальнем углу. Подобные нравы давно обжившегося в Сарае синьора Феруччи, судя по его виду, отнюдь не шокировали – привык. Итальянец бодренько подсаживался к самым важным гостям, о чем-то говорил, шутил, выпивал – выпил и с Егором, подмигнул:

– Ждете знаменитую Ай-Лили, сиятельный герцог? Сейчас она будет… Сейчас…

Привстав, купец жестом подозвал управителя, и тот, почтительно кивнув, убежал куда-то за колоннаду, откуда почти сразу и выбрался на террасу. Громко, перекрикивая гомон гостей, объявил:

– И вот наконец несравненная Ай-Лили – танцовщица и певица!

– Вах! – заволновались собравшиеся – те, кто еще мог испытывать хоть какие-то чувства. – Ай-Лили! Вах! «Белую верблюдицу» хотим!

Светильники вдруг резко поумерили пыл – большую часть их проворно погасили слуги – за колоннадой глухо зарокотали барабаны, забили, зазвенели бубны, и под щемящее-грустный аккомпанемент домр и зурны на террасу выбежала босая женщина в длинной, с капюшоном, накидке из зеленой полупрозрачной ткани, расшитой золотистыми блестками.

– Ай-Лили! – закричали гости. – «Белая верблюдица» Ай-Лили!

Князь с интересом всмотрелся. Танцовщица поклонилась и, на миг замерев, резко вскинула голову, сбросив с себя накидку. Прошлась по краю террасы в танце и запела высоким голосом, чистым и звонким.

Как пояснил купец, эту песню – «Лейла и Меджнун» – Ай-Лили исполняла по-персидски, и Вожников не понимал слов, однако мотив был запоминающимся и приятным. Как и сама певица – худенькая, большеглазая, озорная. На вид Егор дал бы ей лет двадцать пять – едва ли больше, а даже, наверное, и меньше. Длинные, с разрезами, шальвары, браслеты на руках и ногах, ярко-зеленый, щедро покрытый жемчугом лиф, вставленный в пупок драгоценный камень. Черные, почему-то подстриженные, волосы, большие антрацитовые глаза – Ай-Лили чем-то напомнила Вожникову французскую певицу Ализе в пору ее юности – действительно, была похожа, разве что здешняя гурия держалась и двигалась куда как изящнее.

Закончив песню, Ай-Лили тут же затянула другую, о нечастной любви, а потом – в том же плане – и третью, после чего, резко упав на колени, на секунду замолкла и под одобрительные возгласы резко вскинула голову:

– А теперь – песня о белой верблюдице!

Народ, похоже, только того и ждал – все сразу оживились, закричали, захлопали. Музыканты заиграли куда как активней и громче, на террасе появились танцовщицы, одетые точно так же, как и сама Ай-Лили, разве что украшений на них было поменьше.

– Белая верблюдица у меня жила, – затянула певица, – белая верблюдица…

Гости радостно подпевали, а Егор про себя недоумевал – и чего такого в этой песне? Чего ее так все ждали? Текст – явно текст, а не стихи – примитивный до неприличия, мотив – самый незатейливый, типа как у кого-нибудь из российской попсы или… Нет, тут что-то другое было, что-то такое, что притягивало взгляды и слух, невольно заставляя подпевать:

– Белая, белая верблюдица!