— Ну, как мы себя чувствуем, прыгун? Температурить перестали?
— Да вроде перестал. Теперь дело пойдет. Спасибо вам… доктор!
— Спасибо говорить рано. Как голова, не болит?
— Не болит… Лежать мне долго придется?
— Да уж придется… Полтора — два месяца, а то и больше. Ногу надо срастить как следует… Ну, чего хмуритесь? Скучно лечиться?
— Не время мне…
— Об этом надо было думать, когда прыгали… Кстати, раз вы можете говорить, я попрошу вас ответить мне на кое-какие вопросы. Не сегодня, конечно. Вы еще слишком слабы. Завтра воскресенье, времени у нас будет больше, вот и поговорим.
— Хорошо, доктор. У меня к вам тоже есть вопросы…
— Потом, потом, пан Кожин! А сейчас я приготовлю завтрак и покормлю вас. Ивету будить не будем, пусть отдыхает.
Коринта измерил у больного температуру, послушал сердце, измерил давление и, вполне удовлетворенный результатами осмотра, отправился вниз готовить завтрак.
За последние дни доктор Коринта заметил в своей психике резкую перемену.
До встречи с Кожиным его душевное состояние всегда было подавленным, мрачным. Он скучал по своей восьмилетней дочке Индре, которую пришлось оставить в Праге у матери, тосковал по друзьям, по научной работе, был из-за этого замкнут, нелюдим. А теперь все вдруг переменилось.
Привыкший заниматься в одиночестве самоанализом, он не мог не признаться себе, что причиной его душевного возрождения оказался Кожин. Вернее, даже не сам Кожин, а тот факт, что из-за Кожина он перестал стоять в стороне от больших событий, включился в борьбу, которая — он и раньше это понимал — была делом не только его родного народа, но и всего человечества. Пусть его приобщение к борьбе оказалось случайным, но оно совершилось, и этого у него никто отнять не мог.
В его движениях появились уверенность и четкость, в голосе — властность, во взгляде — живая и напряженная работа мысли.
Возвращаясь из лесу с лукошком грибов, Коринта у самых ворот больницы столкнулся с обер-лейтенантом Крафтом.
Этот бывший студент медицинского факультета и раньше делал попытки снискать дружбу главврача больницы, но неизменно наталкивался у Коринты на глухую стену холодной официальности. И вдруг теперь самолюбивый чешский врач охотно остановился с ним поговорить и даже осведомился о его здоровье.
— Здоровье у меня отличное, господин доктор. Благодарю за внимание! — радостно улыбнулся обер-лейтенант Крафт, польщенный столь неожиданной приветливостью сурового главврача.
— Ну что ж, я очень рад… — сказал Коринта и тоже улыбнулся.
— Но я вас не из-за здоровья осмелился побеспокоить, господин доктор, а по иному поводу.