Соломон Гурски был согласен стать богом философов, создателем, но не кормильцем; слишком опытным в житейских делах, чтобы соваться со своим всемогуществом в постылое будничное существование. Он увидел зелень своих произрастающих в невесомости деревьев, обширные красные плоты небесных рифов, качающиеся на солнечном ветру. Он увидел дирижабликов и медуз, беспокойные разинутые пасти пожирателей воздушного планктона, тоненькие, снабженные реактивной тягой дротики гарпунщиков. Он увидел, как за тридцать миллионов безвременных лет целая экосистема сама себя соткала из газа и энергии, он увидел, как разум расцвел и расселился по звездам, а потом состарился и погас; и все это произошло в мгновение ока, если считать по времени людей.

— Эволюция, — вновь пробурчал он, и женщины-конструкты, ничего не понимавшие в снах, тревожно переглянулись.

Сновидение разворачивалось своим чередом. Сол Гурски увидел Кольцо Духов и корабли, снующие между окрестными системами. Он услышал субауральную невнятицу межзвездной болтовни — казалось, в соседней комнате совещаются заговорщики. Он вгляделся в эту кутерьму развивающейся, мутирующей жизни и понял, что она очень хороша. «Не мир, а картинка», — сказал он себе и испугался за его существование.

Он проснулся. Было утро — как и полагалось на Финтифлюшке Сола. Он нормализовал уровень тестостерона в крови, сделав зарядку, а потом опрокинул Версаль темной стороной вверх, чтобы увидеть тень своих кошмаров. Последние всполохи его либидо мгновенно погасли. На расстоянии в восемнадцать световых часов астрономические величины несли мощный эмоциональный заряд. Внутренняя поверхность каждой из шести ног ИТА была оторочена крапчатой сине-зеленой лентой. Телескопический взгляд обнаружил там лесистые континенты и океаны, затянутые узорчатыми фрактальными облаками. Каждая лента-мир имела ширину двух очищенных от кожуры и отглаженных Точек Альфа, растянутых до длины в 1,3 а.е. Сол Гурски был рад, что данное воплощение не способно мгновенно рассчитать, скольким миллионам среднестатистических планет эквивалентна площадь лент; сколько сотен тысячелетий понадобится человеку, чтобы дойти пешком от вершины до вершины, где этот человек остолбенеет, точно древние конкистадоры, перед новым океаном, созерцая новый мир тысячелетней глубины.

Соломон Гурски развернул Версаль к солнцу. Прищурившись, начал высматривать в знойной дымке Финтифлюшки тонюсенькие нити Кольца Духов. Его сознание, дрогнув, переключило органы восприятия на режим тиховремени на единственный вид времени, в котором было возможно мыслеобщение с Кольцом Духов изначальной личностью Сола. Самоконсультация, самоисповедь.

"Связь не установлена?"

"Нет", — произнесло Кольцо Духов.

"Оно инопланетное? Его следует опасаться? Не следует ли разрушить Финтифлюшку?"

В другом времени подобная шизофрения считалась бы болезнью.

"Оно может тебя уничтожить?"

В качестве ответа Сол послал браслету из информационных текторов, который обращался вокруг солнца, визуальный образ огромного тетраэдрона.

"Тогда это ничто, сказало Кольцо Духов. А раз ничто, то и бояться нечего. Может ли оно причинить тебе боль или унижение, физические либо душевные муки?"

И вновь Сол нарисовал изображение окутанных облаками стран, возвышающихся одна над другой, удивляющихся Соломону Гурски, который возомнил, будто такая уйма материи и духа создана исключительно для уничижения его, Соломона Гурски.

"Значит, и с этим все в порядке. И что с того, если он инопланетный как он может быть инопланетнее тебя самого в сравнении с тем, кем ты был когда-то? Все Пан-Человечество инопланетно по отношению к самому себе; следовательно, нам нечего бояться. Мы радушно встретим нашего гостя, у нас к нему много вопросов".

И один из главнейших: "За что мне такое наказание?" — подумал Соломон Гурски под куполом своего собственного черепа. Он вышел из тиховремени Кольца Духов и обнаружил, что за несколько субъективных мгновений разговора ИТА переступила порог Финтифлюшки. До переднего конца тетраэдрона оставалось всего три часа. От этого конца до ступицы ИТА было еще полтора часа.

Поскольку, судя по всему, мы не можем ни ускорить, ни предотвратить прибытие объекта, ни догадаться о его намерениях, пока он не соблаговолит установить с нами связь, сказал Сол Гурски своим фрейлинам спальни, давайте устроим бал.

И бал состоялся у Зеркального пруда, и оркестр Люл-ли играл, и каплуны жарились на угольях, и арлекины на освещенной факелами сцене дурачились и дрались, разыгрывая фарсы и любовные драмы прошлых времен, и нагие женщины плескались в фонтане с тритонами, и фантастические берега длиной сто миллионов километров скользили мимо. ИТА двигалась вперед, пока солнце Сола не оказалось в ее центре. Потом остановилась. Резко, внезапно. Легкая гравитационная дрожь сотрясла Версаль, оркестранты сбились с ритма, жонглер уронил булаву, вода в фонтане забурлила, женщины завизжали, каплун упал с вертела в огонь. На том все и кончилось. Масса, инерция и гравитация оставались под полным контролем.

Дирижер оглянулся на Соломона Гурски, уже подняв свою палочку, чтобы возобновить концерт. Но Сол Гурски не махнул ему платком. Ближайшая секция ИТА была в пятнадцати градусах восточнее, в двухстах тысячах километров. Для Сола Гурски то были два пальца освещенной солнцем земли, которая с обоих концов сужалась до бесконечно малой толщины, до световых нитей. Он поднял глаза к вершине, от которой спускалась и исчезала за горизонтом другая пара сверкающих нитей: одна проходила за Малым Трианоном, другая ныряла за крышу Королевской Капеллы.

Дирижер все еще ждал. Приникнув щеками к инструментам, музыканты застыли в ожидании сигнала.

На лужайке кричали павлины. Сол Гурски вспомнил, какие у них неприятные голоса, и пожалел, что возродил их.