Снег чистым покрывалом укутывает обгоревшие, закопченные останки мертвого города. Белые хлопья мельтешат в пустых окнах разрушенных домов, не тают на лицах людей. Мертвецов очень много, они лежат на разбитых снарядами и бомбами улицах, еще больше их под развалинами разрушенных зданий. Свои и чужие, военные и гражданские, мужчины, женщины, дети, с самого начала городских боев их никто не убирает. Некому убирать, вот и лежат они полуразложившиеся, закоченевшие или совсем свежие уставившись открытыми глазами в хмурое, серое небо, с которого, кружась, крупными снежинками, валит снег.

Карасев поежился, кутаясь в порядком засаленный, местами прожженный ватник, подбросил в небольшой костерок гнутую ножку венского стула, протянул к огню озябшие ладони. Где-то, совсем рядом короткой очередью прогрохотал МГ. Пули раскрошили остатки штукатурки на стене напротив окна, припорошив известью закоченевший труп немецкого солдата в зимнем, грязно-белом балахоне.

— Надоел — лежащий у костерка Матафонов не вставая поднял ППШ, положил ствол на подоконник и не целясь выстрелил в ответ — давно бы уже засек, да разобрался с ними.

Возившийся с трофейной маузеровской «снайперкой» Васильев которому собственно и была адресована последняя реплика поднял голову, флегматично пожал плечами.

— Я и засек. А стрелять командир не велел.

— Он тебе, что мешает что ли? — буркнул Андрей — от него шума больше чем вреда. Опять же этот под присмотром, а снимешь, его другой появится, да еще и позицию поменяет.

— Так-то оно так — зевнул Матафонов, и на некоторое время замолчал, задумчиво глядя на огонь. Впрочем, долго молчать неугомонный младший сержант не мог просто физически. Помешав винтовочным шомполом угольки, он поинтересовался — командир, а вот ты, после войны, чем заниматься думаешь?

— Поживем, увидим — пожал плечами Андрей.

— Глупые ты Матафонов вопросы задаешь. Ты доживи еще сначала — сидящий рядом с командиром Зырянов, закончив штопать крупными мужскими стежками оставленную немецким штыком в недавней рукопашной прореху на ватнике, откусил нитку, зябко повел широченными, затянутыми в тельняшку плечами — я вот, к примеру, так далеко и не загадываю вовсе. Сегодня живой, да и ладно.

Бывший артиллерийский наводчик, потеряв на улице в стычке с вражеской самоходкой орудие и весь расчет, так и прижился в Карасевской роте, сменив оптику сорокопятки на прицельную планку станкового «максима».

— А что, и доживу. Кишка у их вонючего Гитлера тонка меня на тот свет спровадить — вскинулся сержант — Я так думаю, фрицы, они уже совсем выдохлись. Сколько уже в Сталинграде топчутся, а дальше никак. И на Кавказе их остановили, Новороссийск то держится. А летом как перли. Так что помяни мое слово, еще немного и погоним мы их, до самого Берлина гнать будем. Ну, с тобой Зыряныч и так все ясно. Ты — то оттуда, сразу в свой Севастополь и опять: «по морям, по волнам». А я вот учиться пойду, на геолога.

— Тоже, однако, учиться пойду — оторвавшись от «облизывания» любимой игрушки, широко улыбнулся Васильев — учителем, однако, буду. Детишек учить надо.

— Хорошее дело — кивнул Матафонов, и совсем не в тему мечтательно протянул — эх, пожрать бы сейчас. Жалко Кирилюка на тот берег вчера увезли, уж он бы точно достал.

— Не трави душу — погладив себя по тощему животу, уныло пробасил Зырянов — и без тебя тошно. Брюхо уже к позвоночнику присохло.

— Мужики, ротный здесь? — в комнату сунулся невысокий огненно-рыжий парень в серой, видавшей виды шинели.

— Пригнись дурик — рявкнули сразу несколько голосов.

Боец испуганно присел, придерживая рукой сваливающуюся с головы шапку. Вовремя, засевший в доме напротив немецкий пулеметчик заметил шевеление. Снова загрохотала очередь, над головами засвистели пули, кроша и дырявя и без того изуродованные стены.

— Здесь я. Чего надо — недовольно откликнулся Карасев.

— Тащ лейтенант, вас комбат зовет. Срочно. Там начальство какое-то приехало, ругается шибко.

— Иду я, иду — Андрей нахлобучил каску поверх ушанки, застегнул ремешок под подбородком, взял автомат, на четвереньках в позе гордого льва прополз под окном. Выбравшись из комнаты, окинул взглядом своих бойцов — младший сержант Матафонов за старшего, и сбросьте уже, наконец, этого фрица к остальным.