Вдруг на глазах у “красно-белых” двое кинулись обниматься, позабыв обо всем остальном.

– Как жизнь? – Рублев узнал старого друга, сослуживца Колю Красильникова.

– Потихоньку. Что здесь у вас за “сабантуй”? Вмазал “Спартаку”?

– Еще как, – подтвердил один из фанатов.

– Это дело стоит отметить. Только наглеть не надо. Людей трогать – последнее дело. А что с этим? Что-нибудь серьезное? Давай, Боря, загружай парня в машину. Пусть глянут знающие люди, можно его домой отпускать или нет.

Полтора десятка человек молча наблюдали, как “жигуль” с пассажирами дает задний ход, вкатываясь снова на мостовую.

– Осторожней, там гибддшники за поворотом дежурят, – услужливо предупредил кто-то.

Красильников кивнул и, дождавшись лазейки, встроился в поток машин…

– Тебе куда?

– Вообще-то домой направлялся. А ты с каких это пор за “Спартак” болеешь?

– Всегда болел. Просто с тобой эту тему не трогал. Я же видел, что тебя футбол не греет.

– Слушай! Давай держать связь! Не пропадай! Надо бы сесть один раз основательно, с вечера до утра.

– Точно. Чтобы с толком, с расстановкой.

– Да хоть сейчас поехали ко мне, – предложил Комбат.

– Извини, ждут. Тут у меня командировка в Азербайджан. Завтра отбываю рано утром. Мне еще на ночь глядя ЦУ получать.

– В море хоть окунешься. Надолго едешь?

– Сроков не ставили: отработать и обратно. Лишнего болтать не имею права, сам понимаешь.

Рублев понимал, на какую госконтору работает Коля. Выглядит по-прежнему неплохо: борцовская шея, улыбка. Прядь, то и дело падающая вниз, прищуренный глаз. Этот глаз умел когда-то замечать красоту даже в самые неподходящие моменты – красоту леса и горной речушки, лета и осени, восхода и заката.

Парня врачи оставили в больнице, хоть и не обнаружили серьезных переломов – только легкое сотрясение мозга.

– В кои веки встретились и на тебе, – посетовал Рублев, когда вернулись к машине вдвоем. – Значит по возвращении? Не забудь.