– Ты знаешь, слушать всякий говнопопс в компании пролетариата – это твоё дело, но можно потратить время с большей пользой, – ответил он.
– Почему сразу говнопопс? – возмутился я.
Мне было неприятно оттого, что он столь свысока характеризовал исполнителей, вызвавших у меня такой чистый и искренний восторг.
– Ну а что такое этот твой Газманов? – улыбнулся дядя. – Великий певец, что ли? Про офицеров спел? В отличие от большинства наших эстрадных певцов, он хотя бы сам её написал, но сам текст-то, Вася. Это же не поэзия.
– Как не поэзия? – вскипел я. – «По натянутым нервам я аккордами веры эту песню пою» – неужели это не поэзия?
– Поэзия не бывает коньюктурной. А здесь – чистой воды панегирик ратникам родины, – я хотел поспорить, но Гриша опередил меня: – Хочешь слушать – это твой выбор. Ты сам решаешь, на что тратить свою жизнь. Но просто подумай, стоит ли оно того.
Он постелил мне в гостиной.
Перед сном я вышел на балкон, откуда было видно стелу на Поклонной горе. Она была рядом и вместе с тем ужасно далеко. Настроение было испорчено, – гармония и радость, которыми наполнил меня патриотизм, рассыпались от саркастичных комментариев дяди. Спать я ушёл с чувством, словно подошёл совсем близко к источнику радости, а потом меня кто-то силой увёл от него, не дав насладиться им в полной мере.
На следующий день, прежде, чем поехать в школу, я, как и обещал, позвонил маме. Она сказала, что будет ждать меня в машине, на парковке возле дома.
И, когда я приехал, она действительно меня ждала.
– Какие у тебя сегодня уроки? – спросила она.
– Физика, алгебра, литература, английский, история, – перечислил я.
– И всё?
– Ещё русский.
– Возьми нужные учебники и тетради, – сказала мама.
Мой рюкзак и пакет со всеми школьными учебниками и тетрадями лежали на заднем сидении.
– Вечером снова поезжай к дяде Грише, – продолжала мама. – Домой не ходи.
– Хорошо, – ответил я.
Повисла пауза.
Я хотел узнать, в чём дело, но мне отчего-то неловко было об этом спрашивать. Мы посидели в тишине секунд десять, потом мама сказала: