Как я узнал, выгуливая боксёра через пару дней, я практически угадал. Два любителя крепких напитков, по обыкновению коротали свой досуг на лавочке, обсуждая, очевидно, несусветную чушь. Когда один из них увидел меня с собакой, он громко произнёс:

– Джой!

И пёс принялся радостно облизывать ему руки, от которых пахло кислым пивом и джин-тоником. От алкашей я узнал, что пса зовут Джой, что его хозяин их собутыльник, он уехал и вернётся не скоро. Эти несколько фактов они сообщали мне минут пять, постоянно сбиваясь на обсуждения попоек, которые были смыслом их существования. Глядя на них, я даже в одиннадцать лет понимал, что такое существование является лишь пародией на жизнь, жалким эхом, раздающимся по бескрайней пещере утраченных устремлений. И в этот момент я твёрдо осознал: что бы со мной ни случилось, нужно держаться подальше от горла бутылки, если я не хочу однажды превратиться в такого синяка.

– Короче, если Джой теперь у тебя, может, это и к лучшему, – заключил один из моих собеседников, подведя черту под повествованием, лирические отступления которого были намного поучительнее самой истории.

Я поблагодарил мужиков за рассказ и пожелал им всего доброго, после чего позвал собаку и вернулся домой.

Джой был уравновешенным и вполне спокойным псом: никогда не рычал, ни на кого не бросался и не пытался от меня убежать, всегда слушался команд и словно был создан для спокойной домашней жизни в семье, которая его любит и заботится о нём.

Мама купила большую упаковку «Чаппи», который Джой радостно поглощал, разбрызгивая слюни по всей моей комнате. На этом участие мамы в жизни собаки закончилось. Каждое утро я ходил с Джоем гулять в пойму Сходненский ковш, находившуюся через дорогу. После школы я бросал рюкзак и вновь шёл выгуливать пса, а затем гулял с ним вечером, перед сном.

Иногда – примерно каждую ночь – он начинал выть, чем несказанно бесил Игоря, однако он выговаривал это мне, лишь когда мы с ним встречались на кухне: в мою комнату, где сидел Джой, он не заходил никогда.

Так продолжалось примерно две недели – до тех пор, пока я не задержался в школе (не помню, по какой именно причине), и вернулся домой на полтора часа позже обычного. Войдя в комнату, я слегка охренел: наличники по обе стороны дверей были содраны – на них остались глубокие следы боксёрских зубов; сами двери также были изуродованы зубами и когтями животного, которое явно приложило немало усилий, чтобы выйти наружу. Посреди комнаты разлилась янтарная лужа размером с Байкал, а рядом лежало полтора килограмма собачьего дерьма. Сам Джой сидел на своём месте в углу комнаты и невозмутимо смотрел на меня.

– Джой, ты что, совсем охренел?! – заорал я. – Ты, твою мать, что натворил?! Посмотри, что ты наделал!

Я орал на пса, а он продолжал спокойно смотреть на меня. Я думал, он прижмёт уши, покажет, что ему стыдно, как это делают воспитанные собаки, но он сохранял невозмутимое спокойствие.

– Ну-ка пойдём! – в бешенстве от такого поведения закричал я.

Джой поднялся со своего места и пошёл к выходу.

– Джой, ты поступил отвратительно! Как ты мог так поступить? Мы взяли тебя на улице, приютили тебя, и чем ты за это нам отплатил? Ты что, твою мать, думаешь, тебе позволят так себя вести? Хрена с два! – отчитывал я боксёра, пока мы с ним ехали в лифте.

Выйдя на улицу, я посмотрел на собаку и ледяным тоном произнёс:

– Оставляю тебя там, где я тебя встретил. Убирайся и не возвращайся сюда никогда!

Сказав это, я вернулся в подъезд, закрыв за собой дверь.

Вернувшись в квартиру, я встретил Игоря.

– А где собака?

– На улице, – произнёс я, снимая ботинки.