– Но, мисс Шарлотта, нам не велели…

– Иди, иди. Деньги я найду, а семье мы ничего не скажем. У меня остались аметистовые украшения. Если будет нужно, я их продам. Ну иди же!

Лия пригладила грязные волосы на висках и отдала младенца Шарлотте. Потом накинула на плечи свою серую шаль и растворилась в холодной январской ночи. Дверь на секунду отворилась, и холодный ветер с долины ворвался в дом. Из-за облаков выглянула луна и снова пропала.

Шарлотта вытерла клейкую белую слизь с тельца ребенка и неумело запеленала его. Девочка была необычной не только из-за размера. Она вообще выглядела странно. Темные, почти черные волосы. Такого же цвета ресницы. Глазки как у крольчонка. Ее отец был видный мужчина, Элизабет встретила его в одном из салунов рядом с восточными доками – худшем месте, в котором только могла оказаться знатная леди. На нее только чудом не напали. Она четыре раза убегала от пожилой компаньонки. И один из них оказался для нее судьбоносным.

К тому времени, как ее семья запретила ей ходить на балы и в театр, Элизабет уже носила ребенка. Когда она совсем перестала влезать в свои платья из-за растущего живота, ее выгнали из дома и оставили на попечение Шарлотты.

Девочка снова заплакала, и Шарлотта покачала ее на руках. Она окунула лоскут ткани в свежее, купленное утром молоко и положила его краешек в рот ребенку. Насосавшись молока вперемешку с воздухом, малышка рыгнула и заснула на руках у Шарлотты. Та положила ее в коробку, стоявшую рядом на полу. Элизабет крепко спала, ее светлые слипшиеся от пота волосы разметались по подушке. Шарлотта укрыла ее еще одним покрывалом. Казалось, что кровь наконец остановилась.

Примерно через час дверь распахнулась, и вошел врач. От него разило кислым пивом. Лия нашла его не дома, а в таверне, и он был явно недоволен тем, что ему пришлось оттуда уйти в эту холодную зимнюю ночь. Лия шла позади него. Она запыхалась, и ее лицо раскраснелось от мороза.

Шарлотта в отчаянии заломила руки.

– Сейчас она заснула. Но плацента так и не вышла, доктор. Мы сделали все, что могли. Лия приняла уже много родов, и она точно знает…

– Помолчите, – отрезал он.

Врач был старым – по крайней мере, старше, чем показалось Шарлотте, когда она последний раз видела его в городе. Но его серые, покрасневшие от выпитого глаза не потеряли былой зоркости. За ним тянулась вонь от плесневелого сена и табака, смешиваясь с тяжелым металлическим запахом крови в комнате. Доктор снял плащ и нагнулся над спящей Элизабет. Он потрогал ее лицо, шею, проверил пульс на одном запястье, потом на другом.

– Плацента… – начала было Шарлотта, но врач, выпрямившись, остановил ее.

– Это уже неважно. Она умерла. Скорее всего, еще до того, как вы послали за мной служанку. Бог мой, вы что, не умеете отличить мертвое от живого? Только от ужина зря оторвали. А такой был кусок свинины!

Шарлотта вскрикнула и подошла к постели Элизабет. Врач наверняка ошибся! Она поднесла холодную руку кузины к своей щеке и поняла, что рука уже начала коченеть. Глаза Элизабет были приоткрыты, но неподвижны. Шарлотта уронила руку покойницы и в ужасе отшатнулась. Элизабет – любознательная, неунывающая Элизабет – оставила их.

– Что ж, давайте хоть на ребенка взгляну, не зря же я сюда тащился, – сказал доктор. – Принесите-ка его.

Лия бросилась исполнять приказание. Позже Шарлотта не раз видела, как она льет слезы по умершей, выскребая горшки на заднем дворе. Элизабет была умной и веселой и оставалась такой даже в условиях своего вынужденного заточения. Лия ее за это обожала.

Она бережно достала младенца из коробки и протянула сверток доктору. Тот положил девочку на грубо сколоченный стол у окна. Дрожащий лунный свет и слабое сияние масляной лампы освещали ее. Как только врач развернул пеленку, малышка сразу же оглушительно закричала. Он одобрительно кивнул. Не обращая внимания на черные жидковатые испражнения, оставившие след на ткани, доктор взял девочку в руки и перевернул ее.

– Какое странное пятно на ягодицах, – пробормотал он. Снова перевернул младенца и внимательно осмотрел обрезок пуповины, перевязанный хлопковой ниткой. Широкая ладонь доктора легла на крошечную грудку новорожденной – не больше, чем у годовалого цыпленка. Вдруг он ахнул и удивленно пробормотал:

– А это еще что за… Невероятно!

Девочка ерзала и недовольно кряхтела: скорее всего, от голода или, возможно, ей снова хотелось в теплые пеленки. Впрочем, одно другого не исключает.