— Твоя говорить, ты хороший уно, даже без току-току. Моя не верить, твоя доказать, что сильный мужчина. — Мария выглянула из убежища, прикрывая ладонями свою аппетитную, обнажённую грудь. Вот чертовка, с козырей зашла. Ещё этак облизнула свои пухлые губки розовым язычком. — Моя видеть, как ты смотреть на меня. Моя понимать, и хотеть отблагодарить.

Топот ног, матерные крики, свист игл. Несколько сильных ударов в спину сбили меня с ног, швырнув прямо в люк. Я успел лишь ухватиться за край проёма рукой, благодаря чему упал не головой вниз, а ногами, при этом больно ударившись правой голенью. Как не налетел на Машу и не треснулся головой, ума не приложу. Шипя от боли, склонился, чтобы растереть ушиб.

— Плохие чужаки! — раздалось прямо у моего уха. — Аудрэй, я не хотеть попасть к ним!

— Прячься, дура! — прошипел я сквозь зубы, пытаясь одновременно подняться, осмотреться, и принять хоть какое-то решение. — Здесь есть тайник?

— Моя не знать! — пискнула Мария, ухватив меня за руку. Её полновесные груди почти касались моего лица. Чёрт, в другое бы время…

— Туда, под кровать, живо! — шёпотом приказал я, указывая на деревяную лежанку. — Шевелись, я сказал!

Наверху продолжали раздаваться ругань, шелест выстрелов и крики боли. Кто-то орал, что суки прострелили ему руку, кто-то просто ревел раненым медведем. Но главное — пока никто не спешил лезть в схрон.

Подхватив валяющийся на земляном полу топик девушки, я бросил его хозяйке, уже забившейся под лежанку. Двумя ударами тяжёлых ботинок сломал опорные палки, выполняющие роль кроватных ножек. Лежанка тут же завалилась, полностью накрывая синекожую, но я решил, что этого мало, собрал какие-то шкуры, солому, и набросал поверх укрытия.

— Маша, что бы не случилось, сиди там и не отсвечивай! Молча сиди, поняла?

— Моя понять! — раздался из под кучи мусора тонкий писк девушки.

— Я сказал — молча! — рыкнул я на девушку, и та тут же притихла.

Достав из кобуры игломёт, я медленно двинулся к выходу, направив ствол на дверной проём. Это надо же, когда падал, умудрился дёрнуть крышку, и она захлопнулась. При этом сквозь широкие щели меж досок можно было наблюдать за тем, что происходит снаружи.

Стрельба, крики — всё утихло в течение пары минут. Слышались лишь разговоры на знакомом мне языке содружества. И похоже я понял, что здесь только что произошло.

— Эй, заключённый! Не стреляй, свои! — обращались явно ко мне. Отозваться? А если на голос стрелять начнут? Нет, подождём, что дальше будет.

— А я тебе говорил, не надо было в парня стрелять, только напугал его. — прозвучал другой голос.

— Да если б не я, эти дикари его стрелами утыкали бы. — вновь заговорил первый. — Эй, новичок, слышишь? Игломёт не пробивает наши костюмы и экипировку, специально так сделано, чтобы заключённые не могли случайно убить друг друга. Так что тебе ничего не угрожало. Мы ж не знали, что ты нашёл схрон этих обезьян. Эй, ты живой вообще?

— Живой. — наконец решился я подать голос, а про себя подумал — чёртов искин заметил неподвижно сидящих мутантов издали, а тут прозевал целый отряд. Придётся на досуге расспросить Щица, почему он такой избирательный.

— Ну так это же здорово! А мы, не поверишь, увидели приземление твоей капсулы, и отправились встречать товарища по несчастью. Ты это, не нервничай, мы сейчас крышку откроем. Договорились?

— Открывайте, стрелять не буду. — отозвался я, отстёгивая кобуру. Едва успел вставить её в паз на рукояти игольника, как крышка открылась, с громким хлопком ударившись о землю, и в проёме появился массивный человеческий силуэт. Я и сам не маленький, за метр восемьдесят шесть, но гуманоид, открывший убежище, был метра два с половиной, не меньше.

— Ну здравствуй, товарищ по несчастью. Выбирайся, здесь уже безопасно, мы всех зверолюдей прикончили. И оружие убери, а то у меня в отряде народ нервный, сначала стреляет, а потом думает.