— Ты вернулся. Я так ждала! Столько людей в доме! И… И говорят всякие бредни… Ты куда-то собираешься? Так рано?

Шепчу, пока он лихорадочно покрывает мое лицо, грудь, шею, поцелуями.

Впрочем, совсем не рано. На часах двенадцать дня, а из узкого крошечного окошка вовсю льется солнечный свет.

Но он при полном параде. Во фраке. В накрахмаленной до хруста рубашке с завязанным белым бантом.

Для такого наряда однозначно рано. Или он откуда-то так поздно вернулся.

— У нас совсем немного времени, Мари, — Бадрид снова притягивает меня к себе.

Жадно, голодно пронзает горящим взглядом. И снова покрывает поцелуями всю кожу.

— Подожди! — отталкиваюсь от него обеими руками.

— Значит, это правда? Этот наряд! И все эти люди? И мой переезд в эту комнату! Ты женишься, Бадрид? Ты женишься, а в дом съезжаются гости на твою свадьбу! И надо, чтобы меня здесь никто не видел!

— Да, Мари, — протирает тут же помрачневшее, ставшее усталым лицо руками. — Да, я женюсь. На Данье Лузанской.

— Когда? — выдыхаю, чувствуя, будто мне в грудь вонзается острый нож.

— Сейчас. У нас всего минут пять осталось. Но я хочу, чтобы ты знала, Мари. Чтобы помнила. Всегда помнила. Все, что я делаю, я делаю ради нас. Нет времени сейчас объяснять. Просто нет времени! Поверь мне, Мари, — снова тянется, но я выворачиваюсь. Вскакиваю с постели. Отбегаю от него подальше.

Не верю! Не могу поверить в то, что он сидит вот здесь, на моей постели.

Такой красивый весь. При полном параде.

И только что так лихорадочно целовал меня взахлеб!

А теперь говорит о своей свадьбе!

Так просто…

— Все, что я делаю и когда-нибудь буду делать, это все ради нас, Мари. Всегда будет ради нас! Не всегда будет время объяснить. Но ты должна. Ты должна мне верить. Мари!

Мотаю головой, прижимая к раскаленным щекам ледяные ладони.

И с лихорадочной скоростью мечутся мысли в голове.