Алисия в это время тоже сражается со своими демонами. Перечислив, пусть и в общих чертах, возможные последствия ареста, она толкнула Тео в самое сердце урагана отчаяния. Злое решение, и теперь ее мучит раскаяние. К гнетущей тревоге прибавляется чувство вины. Оно впивается в сердце, и без того истерзанное: обстоятельные описания несчастий понадобились для того, чтобы сын понял наконец всю серьезность содеянного, или же она просто пытается убедить себя, что действует из альтруистических побуждений? Другими словами, не пустилась ли она в бегство, чтобы защитить себя от цепких когтей полиции, а вовсе не ради будущего для Тео?
– Поэтому нужно как можно скорее уехать из страны, – тихо говорит она сыну. – Тео! Нам нужно сохранять хладнокровие. Мы не выберемся, если не будем действовать слаженно, как команда.
Подросток молчит. Он еще какое-то время сидит, обхватив голову руками, и сотрясается от немых рыданий. Плечи у него дрожат, совесть противится наплыву сожалений, душа пытается сохранить шаткое равновесие на тончайшей струне разума. Мать дает ему время выплеснуть страх, ждет, пока он успокоится. Глядя вперед, на линию горизонта, она стискивает зубы и сосредотачивается на дороге.
Ехать им еще долго.
Поглядывая время от времени на сына, Алисия колеблется. Может, взять и все ему рассказать? Предотвратить катастрофу, пока это возможно? Время не ждет, их могут арестовать в любой момент. Конечно, не при таких обстоятельствах она предпочла бы сообщить сыну правду о его прошлом, о настоящем имени, о его отце. Но жизнь распорядилась по-своему, и Алисия предчувствует, что шанс поговорить может улетучиться в любой момент.
Счетчик показывает на сорок километров больше, когда мальчик наконец поднимает голову. Глаза у него красные, лицо осунулось, зубы сжаты. И все же он отчаянно старается успокоиться. Одного взгляда на это расстроенное лицо хватает, чтобы Алисия передумала что-либо рассказывать. Ни к чему усугублять, он и так с трудом удерживается на поверхности. Детство – теплая шубка, с которой так жалко расставаться, когда в мире взрослых свирепствует метель…
– Зачем было увозить дедушку? – внезапно спрашивает Тео, как если бы сейчас это было важно.
Алисия вздыхает. Она задает себе тот же вопрос, хотя точно знает,
– Много лет назад мы дали друг другу слово, – отвечает она шепотом. – И это был единственный способ его сдержать.
– И что это было за обещание?
Алисия сглатывает комок в горле.
– Мы обещали друг другу, что придет день – и мы больше никогда не расстанемся.
Произнося эти слова, Алисии приходится сделать над собой титаническое усилие, чтобы не расклеиться окончательно. И вдруг она с горечью думает о том, что сегодня, быть может, и есть тот самый день, из тех, которые тянутся бесконечно – долгие, вялые, скучные. А потом она вдруг появляется в столовой и без всяких объяснений, даже не спросив позволения, обнимает отца и уводит его к машине. И, оставив по ту сторону дверцы обыденность, которая вышла из-под контроля, увозит его далеко-далеко, где они будут жить вместе до конца времен.
Жермен Дэтти
Дорога тянется, разворачивая свои умиротворяющие пейзажи, радуя перспективой – этим огромным горизонтом, который открывается взору Жермен Дэтти, расцвеченный приятными закатными тонами. Очень давно мир не представал перед ней в таком ракурсе.
Мир, который когда-то принадлежал ей.
Пожилая дама невольно наслаждается панорамой, простирающейся за пределами автострады: тонущими в сумерках холмами, похожими на волны, и мерцающими вдали огоньками населенных пунктов, и даже обшаривающими асфальт лучами автомобильных фар. Все это создает атмосферу праздника, словно отправляешься куда-то на каникулы. Жермен закрывает глаза. В ее воображении изгибы рельефа продолжают свой чувственный танец, ветер колышет травы, воспоминания трепещут, вальсируют под аккомпанемент картинок, которые всплывают и тонут, становятся все ярче, все четче. Счастливая улыбка появляется на лице старой гарпии, хотя она сама этого и не замечает…
Но стóит Жермен открыть глаза, и ее лицо спешит принять прежнее выражение, словно застигнутое с поличным на месте преступления. Выражение, больше подходящее случаю: презрительное, злое, нервное, раздраженное. И все же ощутить эхо давно забытых эмоций ей приятно, они – как луч удовольствия, проникающий в самую душу.
Возникает еще одно ощущение – тиранического характера, непривычное, можно сказать, даже редкое…
– Я хочу есть! – громко заявляет Жермен Дэтти с таким чувством, будто готова проглотить целого быка. Хотя обычно аппетит у нее, как у птички.