— Все в порядке, — он поглядел на меня, как смотрят на недоразвитых.

— Насчет зачетов не беспокойся. Главное, что ты будешь жить.

А вечером дверь в палату распахнулась от сильного пинка и я увидел Лаки Страйка в инвалидной коляске.

— Как дела, Токада? — бодро крикнул он, подъезжая к моей кровати.

— Лаки?! — прохрипел я.

— Я слышал, тебя едва не убили этими нейролептиками?

— Нейролептиками? — это слово далось мне с трудом. Я едва не заплакал. Лаки поглядел на меня, как недавно глядел мой доктор.

— Ты лучше подумай, как будешь сейчас отжиматься.

— Что? — не понял я.

Он засмеялся, но не обидно, не так, как смеялся Добрый Герой.

— Токада! Я чертовски рад тебя видеть! Ты такой же идиот, как и раньше!

Медсестра, пришедшая сделать мне вечерний укол, закричала, чтобы он убирался, но Лаки крутился вокруг нее на своей коляске, и ей пришлось выкатить его за дверь.

Однажды, когда нам разрешили выходить в парк, я пожаловался Лаки на постоянные головные боли.

— Знаешь, мне кажется, что я схожу с ума.

Он долго молчал. Я довез его кресло до скамейки. Я все еще быстро уставал, но Лаки, которому везде мерещились электронные датчики слежения, так свирепо на меня посмотрел, что я повез его дальше. На веселой лужайке, поросшей модифицированным травяным ковром, силы оставили меня окончательно, и я повалился на спину. Небо было ультрасинего цвета, как летом. Стояла жара.

Быстрая весна закончилась, в Стад-Pee свирепствовало солнце.

— Как ты думаешь, они все знают про птичника? — задал я вопрос, мучивший меня уже пять дней, с тех пор, как я все вспомнил.

— Забудь об этом, — небрежно махнул рукой Лаки. — Нас бы уже не было здесь. Ты ничего им не сказал, так как в основном тебя спрашивали про Кула.

— А тебя? Тебя допрашивали? — я остро чувствовал несправедливость. Я даже начал злиться заранее. Если ко мне применяли нейролептики, как утверждал Лаки, то у него, скорее всего, не спрашивали ни о чем. В этом просто не было необходимости. Я должен был рассказать им ВСЕ.

— Ты спрашиваешь вообще или конкретно в этот раз? — поинтересовался он. — Нет. В этот раз допрашивали только тебя, бедолагу. Я рад, что так вышло. Теперь ты можешь жалеть и накручивать себя сколько угодно, вспоминая тех кретинов, которых мы с тобой завалили — никто даже не обратит на это внимание. Если ты будешь правильно себя вести, тебя вообще спишут со счетов, как психически неполноценную особь. Знаешь, Программа имеет процент выбраковки, и ты попадаешь в него. В этом нет ничего страшного.