В это время нам, наконец-то, принесли пиво. Обычно я не обращаю внимания на человеческих женщин, но в этой было что-то особенное.

— Куда он вернулся? — спросил Лаки с издевкой. — Шеф голову с него снимет, если он не отыщет нас. Пиво у вас, девушка, полное говно, — обратился он к официантке. — Но сами вы ничего. Не хотите переспать с нами за деньги?

— Ты циник, — сказал я ему. — Девушка, у вас есть какой-нибудь коньяк? Принесите его, а пиво можете включить в счет.

— Ты это серьезно? — спросил я, когда она ушла.

— Ну да. Мы ее оттрахаем, а потом ты ее убьешь. Как тебе идея?

— Думаешь, не смогу?

— Думаю, сможешь. А если не сможешь, это сделаю я. Ты не оператор, многие вещи не видны тебе. Она — эмпи. Здесь такие встречаются. Узнать бы еще, откуда берутся… Я не хочу, чтобы она досталась Трайтору, это — дело принципа. Да, Трайтор? — он спросил это, глядя мне в глаза, и я снова вспомнил, что Трайтору все видно и слышно.

— Убьешь ее, как только она принесет коньяк, — приказал Лаки. Именно приказал. Но она так и не пришла. Вместо нее нагрянули копы.

Лаки едва успел надеть свои перчатки, в которых дрался, а они уже окружили нас.

— Руки на стол! Полиция! — заорали они нам. Тут же кто-то вырубил свет, и Трайтор включил мне ночное зрение. Я очень ярко представил себе, что он сейчас играет нами, как героями, водя по полигону реальности, одной кнопкой влево, другой — направо… Но это было, конечно же, не так.

Я вскочил, вскидывая руки, и с наслаждением почувствовал чужую боль и чужой ужас. Не знаю, что мне нравилось больше. Я остро отсекал ту грань, после которой не смогу вернуться назад, но ничего не желал с этим делать. Особенно мне нравилось, когда ребра, протыкая кожу, освобождали потоки крови, и я вскрывал копов, как консервные банки. Боль обожгла мне плечо, но это лишь обострило ощущения.

Покончив с копами, я переключился на простых посетителей. Трайтор услужливо подсвечивал мне мишени. Иногда вылезала сетка с разметкой метража, и вообще, я чувствовал себя, как в навороченном гермошлеме. Трайтор догадался, что мне это нравится. Он начал переключать режимы, демонстрируя все новые возможности восприятия, и это настолько увлекло меня, что я забыл обо всем на свете.

Внезапно Лаки толкнул меня в бок, я развернулся к нему всем корпусом, и пару мгновений он светился красным, как мишень. Потом все прошло, я снова видел мир таким, каким он был.

— Остановись, — с угрозой произнес Лаки. Потом наклонился, добил умирающего человека и опять повернулся ко мне.

— Ты играешь в игры Трайтора? Тебе интересно? Больше не рассчитывай на меня!

Я неожиданно понял, что Лаки сейчас уйдет, и я останусь совершенно один, с Трайтором в голове и Добрым Героем за спиной, и это встряхнуло мне мозги лучше всего на свете. Я посмотрел на то, что делал, совсем по-другому, глазами Ричи Токады, и почувствовал ужас. Лаки обо всем догадался. Он сходил за стойку, потихоньку спровадил уцелевших, а заодно принес мне воды.

Когда я пил, у меня дрожали руки и стучали зубы, и половина пролилась на одежду, но стало гораздо лучше. Я заплакал. Он обнял меня за плечи и минуты две нес какую-то чушь, успокаивая интонациями.

Когда я стал адекватен, он сказал мне:

— Ты не должен испытывать сильных эмоций, когда убиваешь. Эмоции делают тебя уязвимым, открытым для смерти. Твой разум должен быть опустошен. Насилие без милосердия — это самая обыкновенная резня, пропадает красота поступков. Смерть не дарят всем без разбора. Смерть — это освобождение. Сейчас, когда ты отрешишься от всех своих желаний, всех эмоций, всех чувств, мы выйдем из этого дома и пойдем по улице. Мы будем убивать только тех, кто нам понравится. Лишь тех, кто достоин, а вовсе не всех подряд. И постарайся смотреть на мир СВОИМИ глазами. Токада, ты понял меня?

Я уселся на стол, скрестив ноги и выпрямив спину, положил на колени руки открытыми ладонями вверх и закрыл глаза, вспоминая безмятежное синее небо.