— И тогда же дал записку?
— Нет, он мне ее раньше дал — сказал, что ферму трудно найти и нужно строго следовать указаниям, чтобы не проскочить маленькую дорогу, потому что там почти нет фонарей.
— Значит, при нем была записка с указаниями для вас?
— Точно.
— А вы не видели, кто дал ее Фицпатрику?
— Ее мистер Нолан написал.
— Дамиен Нолан?
— Да, он живет на ферме с женой, Гонор.
— Значит, вы видели мистера Нолана?
— Не совсем. Он подъехал, они поговорили, а потом мистер Нолан набросал записку и отдал ее…
— Где это произошло? — перебила его Анна.
— На яхте. В день, когда мы ездили в Гэтвик, но совсем рано утром. Я ж говорю, на борт он не поднимался, просто подъехал по пристани к яхте, они встретились, а потом он отдал записку.
— Спасибо, — сказала Анна.
Гордон увидел, что она убирает блокнот. Потом Анна встала и попросила охранника открыть дверь.
— И все? — спросил Адриан.
— Да, мистер Саммерс, это все, что я хотела узнать.
Открывая машину, Анна не могла сдержать довольную улыбку. Она с самого начала знала о важности записки, хотя Ленгтон с нею и не соглашался.
— Ну, Гордон, задайте вопрос, — сказала она, выезжая из гаража.
— Да я никак не могу понять, какая разница, писал Дамиен Нолан записку или нет. Мы же знаем, что почерк его, так?
— Потому что мистера Нолана отпустили, сняв с него все обвинения. Он утверждает, что ничего не знал, не видел и не слышал — как три мудрые обезьяны;[9] но он лжет. Он утверждает, что не знаком с Александром Фицпатриком, что мог написать записку когда угодно, что даже не припомнит, писал ли он ее! Теперь нам известно, что он не только приезжал в Лондон, но и знал о яхте в порту Челси. Он передал записку в тот самый день, когда Фицпатрик и Адриан Саммерс забрали груз из аэропорта Гэтвик. — Анна взглянула на Гордона. — Теперь поняли?