С. С. Вы словно просите какую-то индульгенцию, говоря, что даете дешевое объяснение. Сейчас я у вас попрошу индульгенцию. Объясните, пожалуйста, что такое взаимосвязь правого и левого полушария мозга. И допустимо ли какое-то влияние музыки на эти взаимосвязи?

Т. Ч. О, я бы только мечтать могла о таком вопросе! Это ровно то, о чем я собиралась говорить. Ваш предыдущий вопрос был про мозг музыкантов. У музыканта – не только профессионала, но и у подготовленного слушателя, но не того, кто изредка слушает музыку, жаря омлет, – задействовано гораздо большее количество зон мозга. Это ювелирно, гораздо более тонко и изящно настроенный инструмент, чем мозг даже очень умного, интеллектуального, но не владеющего вот этим бриллиантовым, скажем, наследием человека.

Теперь про правое и левое полушария. На заре всех исследований, когда в 1980-е годы Нобелевская премия была получена Роджером Сперри за исследования правого и левого полушарий, считалось, что правое полушарие – это эмоции, музыка, выражение лица, чувствительность к интонации, понимание шуток и дальше по списку. А левое полушарие – оно такое серьезное, отвечает за язык, математику и так далее. Это всё правда. Но, как выяснилось позже, а уж сейчас-то точно подтверждено, отнюдь не вся правда. Потому что есть разная математика и есть разная музыка. Если это математика типа арифметики, где главное счет, тогда – да, задействовано левое полушарие мозга. Но если это геометрия, тригонометрия, то подключается правое! Когда Эйнштейн отошел в лучший мир и стали исследовать, анализировать его мозг, то оказалось, что и извилины у него не такие, как у обычного человека, и еще очень большая перемычка – так называемое мозолистое тело, – через которую правый и левый мозг общаются друг с другом. По-латыни она называется corpus callosum. В научных статьях так прямо и пишут: с таким мозгом он не мог не стать Эйнштейном. А я думаю, что дело вот в чем. Эта перемычка говорит о том, что, занимаясь научной работой, он залезал в то мозговое пространство, где живет искусство, и поэтому он – Эйнштейн.

У людей, которые занимаются музыкой – это я уже не метафорически говорю, а буквально, – другие нейронные связи, гораздо более высокого класса нейронная сеть. Больше связей – следовательно, сложней текст. Это значит, что соединяются вещи, которые, не будь этих связей, не соединились бы никогда. Еще хуже скажу: музыка влияет на количество и на качество того, чем занимаются нейротрансмиттеры всякие: дофамин, мелатонин, серотонин…

С. С. Мы уже входим во врачебную область. Но не убьют же вас врачи: это еще с древности известно…

Т. Ч. И на здоровье, пусть убивают, мы с легкостью справимся, я с врачами всю жизнь имею дело, с ними можно договориться – с умными, во всяком случае. Так вот, меня всегда поражает: музыка, такое божественное возвышенное явление, вдруг начинает влиять на качество серого и белого вещества, на концентрацию и выплескивание этих серотонинов, мелатонинов и дофаминов. Как-то не ждешь этого от нее. Все же происходит не буквально: послушал Моцарта – вот тебе дофамин. Но это факт: кто живет внутри классической музыки, имеет более высокого качества мозг.

С. С. Теперь другой вопрос – останемся в пространстве ваших музыкальных пристрастий. Меня восхитил и удивил тот факт, что в вашем выборе для музыкальных вставок значится балет Иржи Килиана[13]“Шесть танцев” на музыку Моцарта. Откуда интерес к современной хореографии?

Т. Ч. Расскажу. Я была в Осло. Там недавно построили новый Оперный театр. Он изумительно выглядит – как айсберг, нависающий над Осло-фьордом. Друзья и коллеги спросили: “Как вы относитесь к современной хореографии? Пойдемте в театр!” Я и сама занималась хореографией, поэтому пристально ею интересуюсь. Но я ничего не знала об Иржи Килиане. Мы пришли в театр, и от того, что стало происходить на сцене, мне просто снесло крышу. Вот до чего дошел антропогенез, подумала я. До чего можно доразвиваться! Не может человек двигаться так, как двигаются эти танцоры, они нарушают законы природы. Позы, в которых они застывают, невероятны – они должны упасть, есть земное притяжение, почему они не падают?! Эти прыжки, эти невероятные жесты, эти наклоны! Я подумала: боже, это совершенство. А что же у них должно делаться в голове? Вернувшись домой, я стала читать литературу на тему “мозг танцовщика”. Прямо в “Гугле” набрала dancers brain, именно brain, не mind, а brain[14]. Боже милостивый, что я там нашла! В мозгу танцовщика происходит сложнейшая работа: он должен держать равновесие, чутко улавливать и ритмы, и мелодию, позиционировать себя в пространстве – не только в ограниченном пространстве сцены, но и среди других людей.

С. С. А концентрация? А координация?

Т. Ч. Это огромная работа! Поэтому бытовое мнение, будто балерины прелестны, но глупы (это я шучу, естественно), не имеет никакого отношения к жизни, и это подтверждают интервью, которые берут, например, у Дианы Вишневой. Танцовщики – тонкие и глубокие люди, у них такое вытворяет нейронная сеть, что еще неизвестно, у кого она сложнее: у физика или у танцора. И я говорю только про технику, а еще есть эмоции, гигантские пласты сознательной и подсознательной работы. Чем больше человек прочел, тем изысканнее его танец, это же не акробатика, это искусство. Заметьте, если посмотреть на то, что происходит в мозгу математика, который видит изящно доказанную теорему, и человека, который слушает великолепное исполнение гениальной музыки или смотрит на “Даму с единорогом” в музее Клюни, то мы увидим примерно одинаковую картину. Из этого интересный вывод: мозг реагирует на прекрасное как таковое, независимо от того, наука это или искусство. Включается какой-то особый механизм при встрече с великолепным. Ведь когда мы слушаем Святослава Рихтера – это же божественно, никаких восторженных слов говорить нельзя, нужно скромно сесть и слушать молча.

С. С. И впитывать… А скажите, пожалуйста, почему некоторая музыка может вводить людей в транс? Чем это обусловлено?

Т. Ч. Я не специалист, но скажу, что думаю. Дело в общем ритме. Внутренние ритмы человека начинают совпадать с ритмом музыки физиологически. Мы говорим пока о западной музыке, но есть же другие типы музыки – индийская, китайская. У меня нет к ним ключа.

С. С. Индийская или китайская музыка – это совершенно другое, они построены на другой тональной системе.

Т. Ч. Вот именно. То есть в этом случае мы попадаем в ритмы, более глубинные, чем определенный музыкальный стиль или тип.

С. С. Или провоцирующие другую физиологическую реакцию, потому что в любом случае это звуковая волна.

Т. Ч. Да, конечно, звуковая волна, но, как мы уже говорили, нужно знать, что с ней делать. Вероятно, мы попадаем на ее крючок, как во время медитации. Не стану развивать эту мысль, но медитирование требует от человека войти в особое состояние.

С. С. И все мантры основаны на абсолютном музыкальном звукоряде, тональном, но…

Т. Ч. Но другом.

С. С. Кардиограмма этой тональности практически не движется, она повторяется.

Т. Ч. Что становится лишним аргументом в пользу того, что классическую музыку поймешь лишь тогда, когда будешь к ней готов: надо иметь ключик, выучить азбуку!