Однако Рэйчел, ничего не заметив, продолжает:

– И все же ты могла оказаться на ее месте.

– Вот только моя машина бы не сломалась.

Рэйчел улыбается, и мне становится немного легче.

– Как знать! А может, и ее машина не сломалась. Это же только версия. Может, ее кто-то остановил – притворился, что ему нужна помощь. Любой бы остановился помочь, правда ведь?

– Да ну? На безлюдной дороге, ночью, в грозу? – Я отчаянно надеюсь, что она со мной согласится.

– Ну, если есть хоть капля совести. Нормальный человек не проехал бы мимо, хоть что-нибудь попытался бы предпринять.

От такой отповеди у меня на глаза наворачиваются слезы. Чувство вины становится нестерпимым. Не хочу, чтобы Рэйчел видела, как подействовали на меня ее слова; опускаю голову, уставившись на вазочку с оранжевыми цветами на нашем столике. Но лепестки расплываются перед глазами, и я в смущении ныряю к сумке за бумажными платочками.

– Кэсс, что с тобой?

– Ничего, все хорошо.

– Мне так не кажется.

Ее голос звучит озабоченно. Я сморкаюсь, пытаясь выиграть время. Мне жизненно необходимо кому-то обо всем рассказать.

– Не знаю почему, но я не…

– Что ты не? – Рэйчел смотрит озадаченно.

Я открываю рот, чтобы признаться, и тут же понимаю: если я все расскажу, то Рэйчел не только будет шокирована тем, что я ничего не сделала для той женщины, но и уличит меня во лжи – ведь я только что соврала, что не ехала вчера той дорогой. И я мотаю головой:

– Ладно, не важно.

– А мне кажется, важно. Кэсс, скажи, что случилось?

– Не могу.

– Но почему?

Я мну пальцами салфетку.