И Федор запел, копируя голос Кипелова:
— Сорванный флаг — знак сдачи врагам, нас не возьмешь, врешь, мы живы пока!
— Вот! Такой настрой мне нравится.
— Мы знаем их от и до, а они не успели нас изучить, потому что мы еще не раскрылись. Так вот он, шанс раскрыться! Заткнуть пасти журналюгам, которые нас полощут, экспертам…
Его перебил Микроб:
— Кстати! Это знак: как только эксперты начинают нас полоскать, мы выигрываем.
— Ага, наверно, поэтому мама меня ругала перед экзаменами. Не взаправду, а так, — поделился Цыба.
— И меня! — белозубо улыбнулся Сэм.
Только ему было все нипочем. «Даугава»? Затопчем! «Спартак»? Фигня вопрос, тоже затопчем!
— Падлы вы охреневшие! — гаркнул Димидко. — Тупые деревенщины, правильно пишут! Сукины дети!
Он не стал сдерживаться и матерился так виртуозно, что мы слушали с открытыми ртами, и до меня дошло, что он делает.
— Ну, че языки в жопы затянули? Говорите мне и друг другу все, что вы думаете!
Микроб на меня обрушил словесную конструкцию, причем он шипел и брызгал слюной вполне искренне. Я блеснул изобретательностью и выдал неологизм, от которого заржали Гусак и Левашов. Больше никто его не услышал, потому что в раздевалке поднялся гвалт, и отдельных слов было не разобрать.
Сэм поднялся, пересек раздевалку, навис над Круминьшем и заорал так, что аж покраснел. Прибалт поднялся и тоже ответил — матом. Они стояли друг напротив друга и орали, аж жилы на шеях вздулись. Потом Бекханов рассмеялся, хлопнул прибалта по спине и ушел.
Марк так и остался стоять, растерянно хлопая глазами. Такое для него было впервые. Синяк на скуле куда-то исчез, я предположил, что наш пригламуренный Круминьш решил посетить визажиста, чтобы не предстать пред камерами в столь неприглядном виде.
Дольше всех матерились Гусак с Левашовым, причем они играли в ругательства, как в города, и покатывались со смеху.
Димидко пресек веселье свистком.
— Так, вижу, пришли в норму. Теперь давайте дружно скажем, что мы думаем о футбольных экспертах.
Грянули голоса, и стало ясно, что мнения разделились.
— И куда мы их пошлем?