Лицо мехвода было насупленным. Дельная мысль! Мы направились к двери.

– Товарищи!..

Вопль, исторгнутый из глубины души, летел вслед. С чего так нервничаем? За дверью было темно, я нашарил выключатель. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка. Разобрали, говоришь? Что тут у нас? Мыло в ящике? Берем! Упаковки спичек? Дайте две! Керосин в бидоне? Без нужды! В ларе соль, крупная, серая… Не помешает. Мешочек холщовый как раз валяется…

Вышли из подсобки, как Деды Морозы, обвешанные подарками. На завмага было больно смотреть. Выглядел толстяк как вдовец, только что похоронивший любимую жену. Жлобяра не догадывался: будет и второй акт марлезонского балета. Свалили товар на прилавок.

– Считай!

Завмаг застучал костяшками счетов. Мешочек с солью бросил на весы.

– Пересыпать будете? Мешок мой личный!

– Прибавь к счету!

– Сорок семь рублей, тридцать копеек…

Я пошарил по карманам. Деньги нашлись. Надо же, хотел выбросить!

Завмаг разгладил мятые бумажки.

– Еще семнадцать рублей!

Коля полез в карман, но Илья опередил: выложил на прилавок сотенную купюру. Завмаг презрительно отодвинул мои бумажки, схватил банкноту и отсчитал сдачу из пухлого бумажника.

– До свиданья, товарищи!

Коля побросал товар в мешок, мы вышли на площадь. За нашими спинами завмаг гремел замком. Это он зря…

– Жлоб! – сказал Коля. – Припрятал! Надо людям сказать!

– Непременно! – заверил я.

– Есть хочется! – напомнил Климович.

– А как же!

Выбрав дом не из самых богатых, постучал в окно. Оно отворилось сразу – похоже, за нами наблюдали. Сморщенное лицо в платочке, настороженный взгляд. Почему-то вспомнилась игра в городки. «Бабушка в окошке».