– Куда лезешь, сержант?! – рыкнул Анисимов.
– Обладаю опытом допроса пленных в полевых условиях. Результат гарантирую.
Вытянулся, ем глазами начальство. Вид принял придурковато-исполнительный. Анисимов смерил меня пристальным взглядом.
– Опыт, говоришь?
– Так точно.
Он еще больше нахмурился.
– Приходилось заниматься, товарищ лейтенант!
Немец хмыкнул и что-то пробормотал. Паляница не озвучил – наверняка гадость.
– Разрешите?
Анисимов посмотрел на Паляницу, затем – на копошащихся около разбитой пушки танкистов. Время таяло.
– Добро. Действуйте, товарищ сержант! Расспросите подробно. Откуда, сколько их, какие планы – все узнать.
Он побежал в сторону раскрытых ящиков – делить боекомплект между экипажами.
Я прислонил карабин к ноге, вытащил штык и улыбнулся немцу. Всеми зубами. Здравствуй, гость дорогой, залетный! Мы, монголы, народ дикий. Партайгеноссе Геббельс вам это объяснял? Разумеется! Геббельсу надо верить. Мы режем людей и живьем сдираем с них кожу. Монголам это доставляет неизъяснимое удовольствие. Мы делаем это с песней. «Я вчера тебе принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не лилии…»
Немец выпрямился и заорал.
– Утерменши! – переводил «летеха». – Жить вам осталось не больше часа. Сюда мчится танковая рота: ей сообщили по радио о нападении русских. Камрады знают, сколько нас. Если окажем сопротивление, всех расстреляют, даже тех, кто выживет. У них приказ: фанатиков не щадить. У нас единственный шанс – сдаться. Он поможет. Надо выстроить танки вдоль дороги и вывесить белые флаги. Обещает, что к нам отнесутся гуманно. Ко всем, кроме этого!
Обожженная клешня немца указала на меня. Блеклые глаза горели ненавистью. Фашист! Этот будет убивать: стрелять, жечь, давить гусеницами… Позволить ему это? Счас! Я вскинул «маузер».
– Хайль Гитлер! – Немец выбросил вперед горелую клешню.
– Сержант!
Приклад «маузера» толкнул в плечо. Немец рухнул лицом вниз, прямо в стоптанную рожь. Жри, сука, землю! За этим шел?
– Ты что творишь? Да я на тебя рапорт подам! – Подбежавший на звук выстрела Анисимов хватался за кобуру.