На этот раз первым на вахту встал Грехов. Четыре часа пролетели незаметно, он даже спать не захотел, поглощенный наблюдениями за действиями любопытников и паутин. Да, они явно что-то готовили: притащили откуда-то еще несколько «грибов», и теперь вокруг колонны корабля образовалась сплошная черная стена. А уже перед самой сдачей дежурства — Грехов как раз смотрел на неподвижное облако белого дыма, из которого вырастал корабль, — облако это вдруг с сильным треском опало, и под кораблем всплыла сияющая до боли в глазах паутина. Она подхватила корабль снизу, края ее полезли вверх, и в конце концов звездолет оказался завернутым в «авоську». Все замерло на некоторое время. Потом паутина с долгим шипением расползлась прежним белым дымом, и Грехов, разжав вспотевшие от напряжения кулаки, злорадно пробормотал:
— Что, не вышло, голубчики?
Несколько паутин-наблюдателей тотчас же улетели к Городу, и, пока Грехов проверял функционирование главных систем танка, одна из них приволокла черный «гриб» и воткнула его выше по склону воронки. Они начали строить вторую цепочку «грибов». Все это происходило так целенаправленно, что Грехов вдруг понял тех, кто ратовал за присутствие на планете разума. И если он действительно был здесь, то по всем человеческим меркам оказывался за пределами понимания. Ни он, ни люди не понимали друг друга, и неизвестно было, что же требуется для того, чтобы сделать первый шаг к взаимопониманию. Единственное, что вынес Грехов из своего наблюдения, было то, что возня паутин у земного звездолета указывала на их явную заинтересованность в нем.
Разбудив Сташевского, Грехов наскоро пересказал ему все, что видел сам, и попросился расположиться на отдых в кабине. Но командир был непреклонен, и ему, хотя и с неохотой, пришлось удалиться. Сташевский же сел за передатчик и вызвал Станцию.
За бортом разгорался день, словно штампованный по заказу, — так он походил на остальные тусклые дни Тартара.
За ночь паутины построили еще одну цепь из загадочных грибообразных тел и терриконов, удвоив их количество. Над танком кружили уже три сети, так что в ощущениях людей преобладало чувство загнанной в угол жертвы. О связи со Станцией нечего было и думать. Сташевский сказал только, что ровно в шестнадцать по универсальному времени оттуда попробуют проткнуть атмосферу планеты направленным полем и, если все пройдет удачно, проблема безопасной доставки грузов на Тартар будет решена.
Грехов машинально оглядел небосвод, волокнистая зеленая пелена которого нависла так низко, что казалось, будто над ними висит целая планета, закрытая облачным слоем. Вершина близкого корабля виделась размытой и колеблющейся, и там, на полукилометровой высоте, Грехов увидел темное перемещающееся пятно. Оно медленно плавало на одной и той же высоте, иногда ненадолго замирало на месте, потом снова описывало круги и петли — неторопливо и бесцельно.
— Что это над кораблем? — спросил Грехов Сташевского. — Слева… Теперь плывет с другой стороны.
— Где?
Грехов переключил окно дальновидения и показал странное медузоподобное облако, просвечивающее, как кисейная накидка.
— Серый призрак, — посмотрев, пробасил Молчанов. — Неуловимое и чрезвычайно любопытное создание. Гилковский как-то нарвался на гравистрелка, и, если бы не серый призрак, подплывший в этот момент, живым бы он не ушел.
— Я слышал об этом, — сказал задумчиво Сташевский. — Но думал, что это легенда.
— Нет, — сухо сказал Молчанов. — Я был вместе с ним…
— Но как же?.. — начал Грехов, но уловил движение Сташевского и замолчал.
Молчанов усмехнулся.
— Не сверлите его взглядом, Святослав, любопытство всегда законно. На меня гравистрелок не напал потому, что я в этот момент находился в кабине вездехода.
Что-то он не договаривал, Молчанов. Грехов понял это по его секундному замешательству, но продолжать коммуникатор не стал, а расспрашивать дальше было неудобно.
Грехов попытался представить вмешательство серого призрака при нападении гравистрелка (какова тогда его мощь?!), но как раз наступил один из периодов «сна на ходу», когда ему начинали грезиться странные смазанные картины — влияние излучения паутин, как говорил Молчанов, — и некоторое время пришлось провести в борьбе с забытьем. На каждого из них излучение, очевидно, действовало по-разному. «Хорошо бы сравнить ощущения…» — подумал он мимолетно.
В черте корабля сработали какие-то таинственные механизмы, по периметру вокруг его башни замелькали ярчайшие факелы сине-зеленого пламени, искажающие каждый раз контуры звездолета. Через несколько минут вспышки прекратились. Приборы бесстрастно зафиксировали появление и убыль ионизации, пляску электромагнитных полей.
Грехов привычно отметил время и, размышляя, тихо сказал: