— Вяжем других…
Зажигаем медную масляную лампу, обнаруженную на выступе очага. Одного вязать уже и не надо, до утра вряд ли доживёт.
Потом обследуем комнату и находим ещё один выход. Дальше закрытая комната с дверью, в которой испуганно жмутся три девушки. Закрыли обратно, идём дальше. В другой комнате, закрытой тяжёлой занавеской опять женщины и дети на каком-то стеллаже с кучей ковров и подушек. Их то куда?
Идём дальше. Двери маленькие, а проходы узкие, приходится идти гуськом, и согнувшись. Находим лаз, по которому сбежал один из хозяев. Выглядываем и обнаруживаем недалеко Пётра, который интенсивно заряжает оружие. Он хорошо виден в свете звёзд. Понятно, почему он не попал.
— Пётр иди в лагерь и веди всех сюда — окрикиваю его. — Возвращаемся.
Запираем лаз. Возвращаемся…
— Жить хотите. Где подвал? — спрашиваю испуганных женщин.
Рассуждать мне долго некогда, хватаю первую девку и тащу из комнаты. Действительно подвал имелся и немаленький. Мало того, в нём много разного товара, ящиков и бочонков. Быстро обследовав, забрали только оружие. Спрятанные три гладкоствольных ружья, пару сабель, маленький бочонок пороха и мешочек с пулями подняли наверх. Лаза не обнаружили, но возможно он и есть. Тут я смотрю, ещё те хитрецы живут, как только что я убедился. Туда согнали только местных, а Качукова с неизвестным жандармом оставили.
— Ну что Савва скажешь? — знаю, что плохо с лошадьми, вот только насколько.
— Загнали лошадей, Дмитрий Иванович. Таких лошадей хор… — чуть не плачет наш кучер.
— Савва, я всё понимаю, но так…надо было — перебиваю его. — До Миллерово они хоть довезут.
— Дней через пять, не раньше — даёт однозначный ответ.
— Тогда бери Гришу, заберите с подвала одного мальчишку. Сделай так, чтобы мы через этих пять дней доехали до Миллерово — вздыхаю, но ничего поделать не могу.
Дальше разные хозяйские хлопоты по доставшемуся не маленькому хозяйству, организация обороны и всего остального. Пётра тоже занял, чтобы мне не мешал. Мне тут не до соблюдения прав человека. С Максимом ещё пришлось разбираться, его аккуратно завернули в ковер и связали. Даже не стал слушать его уверения в его честности. Банально нет на это времени.
Наконец появилась свободные минуты, чтобы очень внимательно обследовать бумаги в двух кожаных сумках для документов, которые цепляют к поясу. Они чем-то похожи на дамские сумочки двадцать первого века. Одна отделана медными бляшками, вторая серебряными.
В той, что попроще, нашел много разных бумаг. Паспорт на имя мещанина Качукова. Графскую грамоту на польского дворянина Станислава Забелло. Какое-то письмо на арабском языке. Пять билетов московской охранной казны по тысячу рублей серебром. Вексель банка Ротшильдов на английском языке на две тысячи фунтов и несколько николаевских серебряных рублей и мелочи. Пузырек с какой-то жидкостью и разная житейская мелочь.
Во второй побогаче, патент на дворянина и капитана жандармов Николая Александровича Мордвинова. Твоё ж м…мать их так, вот это попандос. Ну-ка его сюда.
Обследую его полностью, несколько не смущаясь. Хотя, чего там обследовать, панталоны, длинная рубаха и колпак. Кроме трёх перстней ничего не обнаружил. Снял их, под ругательства капитана. В сумке ещё около двести рублей ассигнациями, чистые листы бумаги, перья в тубусе, маленькая наваха, бритва, дорогое французские мыло и одеколон.
— Скажите кто вы такой? Я или мой отец, вас всё равно найдём — закончив ругаться Мордвинов.
— А подскажите, что вы в такой «интересной» компании делаете, Николай Иванович? — а сам рассматриваю и кручу кольцо, которое не даёт мне покоя. Где, где я такое видел?