Лицо его выражало неподдельный восторг, когда он говорил о своих мечтах, пальцы его, словно у пылкого итальянца, непроизвольно рисовали в воздухе узоры. Энтузиаст! Даже удивительно: вроде бы не "юноша бледный со взором горящим", в его возрасте люди уже, как правило, более рассудительны и степенны.

- И вы знаете, пан Станислав: с тех пор, как я узнал из газет, что такой аппарат для полётов уже кем-то создан, мечты осуществимы на практике - мне не терпится самому попробовать силы в конструировании подобного прибора. Уже месяц, как эта мысль не выходит у меня из головы и кое-что я уже набросал - разумеется, коллега, исключительно теоретически, но... Не откажите взглянуть.

Желиковский быстро поднялся из-за стола и, спустя несколько секунд уже разворачивал передо мной рулон бумажных обоев, на чистой стороне которого были небрежно вычерчены проекции "кошмара футуриста", больше напоминающего китайского воздушного змея, чем аэроплан. Там же оказался завёрнутый листок писчей бумаги с двумя намертво наклеенными вырезками из газет с отвратительного качества снимками райтовского "Флаера-II" на земле и в нескольких метрах над нею.

Кузен пани Барбары явно принадлежал к геройской плеяде первых фанатов пилотируемой авиации, создававших на голом энтузиазме совершенно немыслимые конструкции, способные, тем не менее, подняться в воздух, преодолев притяжение матери-Земли. Вот только и гибли эти первые лётчики регулярно. Где-то доводилось читать - не знаю, правда это или преувеличение, что вплоть до 1920 года пятая часть авиаторов не доживала и до тридцати лет, а в авиационные катастрофы разной степени тяжести попадали восемь из каждого десятка. Жаль будет, если молодой пан Ярослав окажется в их числе из-за излишней горячности или по неопытности... А если он попытается воплотить свои наброски в более материальную форму и подняться на этом "ужасе, летящем на крыльях ночи" в воздух - так оно и случится.

В кабинет, после краткого, чисто символического постукивания, вошла давешняя служанка, которая водрузила в центр стола поднос с парой кофе, тарелочками, полными миниатюрным печеньем. При этом дама, уверенная в себе, как фрёкен Бок до знакомства с Карлсоном, довольно бесцеремонно сдвинула бумаги к краю, после чего удалилась, монументальная, словно крейсер в океане. Впрочем, это не встретило никакого противодействия со стороны Желиковского - при его-то шляхетском гоноре! Странно, но, как говорит Андрей, "в каждой избушке - свои погремушки".

Сделав пару символических глотков прекрасного чёрного кофе, чтобы соблюсти ритуал, я обратился к недавнему выпускнику варшавской Технологички:

- Видите ли, пан Желиковский... Я сам - активный сторонник прогресса, но создавать аэроплан, взяв за основу вот такие фотоснимки... Это очень по-славянски. На такое способны только мы, поляки, да ещё наши русские "кузены", с которыми мы то враждуем, то сотрудничаем именно из-за поразительной схожести национальных характеров. Когда-то от одного русского я услышал притчу, имеющую непосредственное отношение к полётам. Один жолнеж обращается к поручику: "Ваше благородие! А сундуки летают?" Тот, разумеется, обругал его дураком, на что солдат продолжал: "А вот господин генерал давеча говорил, дескать, летают"... "Да, летают сундуки, - тут же нашёлся офицер. Но низенько-низенько, и всё больше сверху вниз".

- Это вы к чему? - Насторожился пан Ярослав.

- Да к тому, что вот этот аппарат - если его конструкцию перенести с бумаги в, так сказать, самолёт, - слово "самолёт" я произнёс по-русски, - будет лететь как тот самый сундук с бегемотом внутри. То есть низенько и - в землю!

Спокойно! - Я примиряющим жестом остановил намеревающегося вскочить хозяина. - Вы недослушали, пан Желиковский. Я хочу сказать, однако, что если в подобную машину внести некоторые изменения, она будет способна продержаться в воздухе некоторое время даже с теми отвратительными по качеству моторами, которые способна выпускать современная промышленность. Вот смотрите... - Вынув из внутреннего кармана кохиноровский карандаш, который я по студенческой привычке постоянно таскаю с собой для заметок, я склонился над проекцией "аэроплан в растопырку"...

Минут двадцать спустя Бася чуть ли не силой отобрала у нас исчёрканную обоину и раздражённо-язвительно потребовала: "бардзо проше панов инжынерОв в едалню". А может быть, прошло и больше времени? Не знаю, не обратил внимания: всегда интересно поговорить с умным человеком. И желательно, чтобы собеседник не оказался собственным отражением в зеркале.

За столом беседа плавно перетекла с проблем авиастроения на, в прямом смысле, более приземлённые темы.

- Мне весьма приятно, вернувшись на родную польскую землю, познакомиться со столь достойными людьми. Представьте: я даже и не знал, очутившись в вашем прекрасном городе, что здесь живут мои родственники! К сожалению, так сложилось, что родители не часто рассказывали о семейной генеалогии. И вдвойне приятно, что мы оказались близки не только по крови, но и идейно, стремясь посеять и прорастить необходимые в наш век зёрна технического прогресса. Даже прекрасная пани Барбара, как оказалось, увлечена столь необычным для сегодняшних женщин искусством фотографии!

"Да, времена встроенных в гаджеты многопиксельных камер и повального увлечения селфингом пока что не наступили и встретить девушку с тяжёлым ящиком фотоаппарата в 1905 году сложнее, чем стадо мамонтов на Красной площади у Мавзолея. Впрочем, мамонты вымерли, и Мавзолея там тоже пока что нет".

- Пан Станислав... Пан Трошицинский - тут же поправилась Бася, бросив быстрый взгляд на кузена - вы снова шутите. Какой же из меня мастер фотографии? Я не понимаю даже женщин, которые пытаются писать картины, подобно пани Макдональд или Башкирцевой. Это всё у них от греха гордыни, который ведёт их несчастные души прямиком в объятия Люцифера, прости меня Господь! Всё гораздо проще: я выбирала фотографические принадлежности в качестве подарка моему любимому дядюшке.

- Да, и это будет весьма приятный и полезный дар. - Вступил в беседу пан Желиковский. - Отец большой любитель дарить друзьям их портреты и запечатлевать прекрасную природу окрестностей нашего Орла. Увы, таланта живописца ему не дано при рождении, но фотокамера и пластины в достаточной мере заменяют батюшке мольберт и холст.

- Ваш отец живёт в Орле? - В моём представлении в начале двадцатого века семьи проживали более компактно: дети не стремились непременно максимально отдалиться от родителей и представители сразу нескольких поколений жили под одной крышей весьма немалым числом.

- Разумеется, пан Трошицинский. Так же, как и я. Отец родился и всю жизнь прожил в этом городе, лишь на непродолжительное время уезжая для получения приличествующего шляхтичу образования. К сожалению, здоровье не позволило ему встать на путь воинской славы, но и на статском поприще он достиг заметных высот. Отчего вас это удивляет?

-Мне казалось, коллега, что вы живёте все вместе, и вдруг - поляки почти под Москвой? Необычно.

- Что же в этом необычного? У нас в Орле немало польских семейств. Почти все - потомки административно высланных после Повстання, однако есть и приехавшие позже по разным причинам. Все, смею уверить, люди весьма образованные. Скажу без ложной скромности, - продолжил Желиковский, наблюдая, как молодая хозяйка наполняет бокалы распространяющим аромат калины домашним вином, - мы, поляки, привнесли немало европейского в полуазиатскую, по сути, жизнь внутренних губерний Империи.