Сохранились даже отдельные оценки сданных средств – например, с торговых структур знаменитого купеческого рода Строгановых взяли на ополчение 4116 руб. Огромная тогда сумма, ведь все таможенные сборы Нижнего Новгорода за 1612 год составили 6200 руб. Большинство нижегородских торговцев оценивались куда скоромнее – некто Сергей Патрушин уплатил 100 рублей, а «москвичи» Аникей Порывкин и Филипп Дощаников по 40 рублей. Впрочем, для большинства населения и это были огромные деньги – лошадь тогда стоила 2 рубля, а хороший городской дом всего 10.
Как писал летописец: «В Нижнем Новегороде посадские люди и выборный человек Косма Минин, ревнуя пользе, не пощадя своего имения, учали ратных людей сподоблять денежным жалованьем». Первыми наняли несколько сотен «служилых людей из смолян», оказавшихся неприкаянными после захвата Смоленска поляками. Воинов тщательно делили по «статьям», в зависимости от опыта и боеспособности: первой статье платили 50 руб. в год, второй – 45, третьей – 40.
Это был рекорд по величине «зарплат» для военных в России той эпохи. И в Нижнем довольно быстро собрали 3 тысячи «ополчения» из профессиональных вояк. Весной 1612 года они двинулись в поход. Тут выяснилось, что бойцам не хватает пороха, и люди Минина провернули характерную для гражданской войны сделку – московскому купцу Фёдору Замошникову передали 108 пудов воска, тогда весьма дорогого и востребованного товара, который тот обменял у контролировавших Москву поляков и казаков на недостающее «огненное зелье».
Нижегородское ополчение двинулось вверх по Волге, вдоль самого оживлённого в России той эпохи торгового пути. Одной из главных задач был именно сбор денег. Всего же с сентября 1611 года по апрель 1612-го со всех городов Поволжья на ополчение собрали 160 тысяч рублей – для сравнения, это более 10 % всех доходов госбюджета России в год накануне Смутного времени.
Четыре месяца ополчение простояло в Ярославле, где волжский торговый путь пересекался с оживлённой торговой артерией до Архангельска, через который в ту эпоху шла основная коммерция России с Западной Европой. Здесь, в важнейшем экономическом центре быстро собрали ещё не менее 100 тысяч рублей серебром. Это позволило не только довести численность «ополчения» до 10 тысяч профессионалов, но и начать чеканить собственную серебряную монету, причём более высокого качества, чем та, которую выпускали поляки в занятой Москве.
После того, как хорошо оплаченные ополченцы отбили столицу, Минин и князь Пожарский даже выплатили зарплату всем московским «дьякам»-чиновникам, тем самым продемонстрировав, что отныне именно они здесь государственная власть. Сбор же денег не прекращался. Сохранилось письмо Пожарского от 11 ноября 1612 года в Соль-Вычегодскую, тогда богатый центр соледобычи, где красочный рассказ о боях за освобождение Москвы завершается конкретным приказом: «А денежные доходы, кабацкие и таможенные денги прошлого и нынешнего году, что у вас в зборе есть, и оброчные денги собрав тот час с посаду и с уезду, всякие окладные и неокладные доходы, прислати к нам…»
Глава 17. «Московия может называться международным рыбным садком…» Рыба и рыбные промыслы в истории Руси и России
За сотни лет до того, как сталинский нарком Микоян 12 сентября 1932 года учредил «рыбный день», продукция рек и морей занимала почётное место на русском столе. Порою, в силу экономики и религиозных постов, рыба являлась едва ли не важнейшей частью рациона наших предков. Расскажем об этих рыбных днях и рыбных веках русской истории.
«Обыкновенная пища русских это рыба и соленая рыбья икра, красная и черная» – рассказывал герцогу Тосканскому дипломат Якоб Рейтенфельс ровно 340 лет назад, в 1679 году. «С хлебом они обыкновенно едят свежую и соленую рыбу…» – доносил в Лондон из столицы России посланник английского короля граф Чарльз Карлейль 350 лет назад. «Ежедневная пища их состоит из каши, репы, капусты и крупной, большею частью соленой рыбы, которая иногда, по причине малого её соления, очень воняет, но которую тем не менее они охотно едят…» – рассказывал голштинскому герцогу Адам Олеарий, переводчик посольства, вернувшегося из Москвы в 1639 году, 380 лет назад.
Рыба и рыбные продукты – от знаменитой икры до ныне прочно забытого «рыбьего клея» – составляют, наряду с драгоценными мехами и безбрежными пространствами, едва ли не главный лейтмотив всех рассказов иностранцев о «Московии» допетровской эпохи. Некоторые из иностранных дипломатов XVII века даже пытались подводить под рыбные пристрастия русских теоретическую базу. «Не смотря на суровость климата, мясо употребляется ими довольно редко… Между тем это нисколько не мешает им быть здоровыми и жирными, иметь хороший стан, быть похотливыми и способными к деторождению, чему служит доказательством большое количество детей в их семействах, что заставляет меня поверить парадоксу тех, которые думают, что рыба, которою москвичи питаются большую часть времени, также питательна, как и мясо…» – глубокомысленно писал о наших предках уже упоминавшийся граф Карлейль.
Сэр Карлейль, представитель того поколения, что поместилось в истории аккурат между Шекспиром и Ньютоном, ничего не знал о берестяных грамотах древнего Новгорода. Но по подсчётам современных археологов, рыба и всяческая «рыбица» упоминается в записях на бересте чаще иных продуктов, а различные снасти для рыбной ловли встречаются при раскопках во всех русских дворах. Древнейшая берестяная грамота с упоминанием рыбы относится ещё к домонгольскому периоду, к середине XII века, в ней некая Харитания просит Софью, чтобы Михаил «передал рыбиц».
Берестяные грамоты содержат многие наименования рыб, хорошо знакомые нам и сегодня: лосось, лещ, щука, сиг, таймень, осетрина… «Возьми у Канунниковых десять лососей, а ещё десять возьми у Данилки Бешкова» – писал новгородец Степан адресату по имени Семён в эпоху Дмитрия Донского и Куликовской битвы. «От Василия Софонтьева прислали Евдокиму два леща, да щуку» – в те же годы записал неизвестный новгородец, проживавший в Неревском «конце» на левом берегу реки Волхов.
Именно реки Восточной Европы являлись одним из важнейших источников пищи для древних славян, в ту эпоху, когда скотоводство и земледелие были жёстко ограничены силой климата и географии, спецификой нечернозёмных лесов и долгих зим. «Блаженствует от обилия рыбы» – не случайно писал про Киев, как столицу древнерусского государства, один из европейских авторов.
О богатейших рыбных промыслах, существовавших тысячелетие назад у Чёрного моря в устье Днепра, упоминается ещё в первых договорах русов с Византией и в «Повести временных лет». Вообще же рыбные богатства черноморского региона впервые описаны самим «отцом истории» Геродотом. Всю эпоху античности Чёрное море было главным источником осетровых для создателей Парфенона и Колизея. На окраине современной Керчи, при раскопках городища Тиритаки археологи обнаружили целый «рыбный комбинат», построенный два тысячелетия назад – три десятка рыбозасолочных бассейнов, в которых одновременно можно было засаливать 160 тонн рыбы. Значение осетрового экспорта было столь велико, что на монетах Пантикапея, столицы Боспорского царства («Боспор многорыбный» – в описаниях Геродота), раскинувшегося в Крыму и на Тамани, чеканили изображение осетра.
Своя «рыбная промышленность», работавшая в масштабах страны, сложилась на Московской Руси уже в эпоху Ивана Грозного. Именно он основал Архангельск и присоединил к России всю среднюю и нижнюю Волгу – то есть прочно утвердил Россию меж берегов северного Поморья и южного Каспия. Белое и Каспийское моря, вместе с речной системой Волги, стали основой огромного рыбного рынка, кормившего Русь. Любопытно, что немногие сохранившиеся документы XVI века зафиксировали падение цен на рыбу в Москве примерно на 20 % после покорения Казани и Астрахани.
Уже полтысячелетия назад в низовьях Волги рыбу добывали в поистине промышленных масштабах, а привычные тогда размеры осетров, белуг и севрюг могут напугать современного человека. Самая крупная белуга, пойманная возле устья Волги в XX веке, весила 1224 кг и несла в брюхе полтора центнера чёрной икры. Пять веков назад такие «царь-рыбы» для Волги были не исключением, а правилом. Иностранные очевидцы описывают, как разом добывались сотни рыбин, размерами гораздо больше человека.
Не меньше впечатляла иностранцев и самая обычная волжская рыбалка той эпохи. «Рыбак при помощи удочки рядом с нашим кораблем поймал белугу длиной почти в 4 локтя, а обхватом в полтора локтя… Её били, точно быка, большим молотом по голове, чтоб убить» – вспоминал плавание от Саратова к Царицыну в 1637 году немецкий дипломат Адам Олеарий. Четыре «локтя» Олеария – это 2 м 23 см…
Ещё до окончательного покорения Астраханского ханства, царь Иван Грозный обязал последнего хана Дервиш-Али в качестве дани ежегодно поставлять в царскую казну три тысячи крупных белуг и осетров. До начала прошлого века средний вес осетра в Волге достигал 200 кг, т. е. размер астраханской рыбной дани русскому царю можно оценить минимум в 500–600 тонн деликатесной рыбы ежегодно.