— Феликс?! — удивленно произнес офицер. — Я думал, что ты преспокойно дрыхнешь на своей койке…

— Почему?

— Потому что качает.

— Качает?

— Да-да, и я удивлен, что, несмотря на сильную качку, ты не страдаешь морской болезнью.

— Морской болезнью?

— Ну, или как там еще это можно назвать…

— Морская болезнь? У меня? Никогда в жизни. Наоборот, появился волчий аппетит. Нельзя ли ускорить обед?

— Но позволь, не прошло и двух часов, как мы встали из-за стола.

— Возможно… Однако очень хочется есть. Я так счастлив, что сбежал из этой старой конуры на улице Ренар и больше не вижу угрюмой физиономии старой Мариеты, не слышу резкого тона госпожи Обертен, урожденной Ламберт, одно только имя которой — Аглая — производило на меня ужасное впечатление! Никогда не чувствовал себя лучше. Моя радость выражается в ненасытном голоде.

— Итак, ты ни на что не жалуешься?

— Абсолютно!

— И нет никаких опасений за будущее?.. Тебя не страшат непредвиденные случайности?

— Черт возьми, да зачем все это говорить? Я освободился от цепей, победил сомнения и нерешительность, обрел настоящего друга, доверчиво разделившего со мной свою любовь к морю.

— Вот этим-то я и терзаюсь.

— Ей-ей, нашел когда!

— Самое время. Мне бы следовало сейчас отдавать команды, прислушиваться к ветру, управлять кораблем одним словом…

— На языке простого бакалейщика это значит…

— …Что «Дорада» скоро зайдет в Шербур[42] и ты сможешь сойти на берег, если в чем-то сомневаешься.

— В этом и заключаются твои терзания?