Слоан открывает глаза и смотрит на меня снизу вверх. Щеки раскраснелись, губы влажные, она выглядит потрясающе. Сатана хорошо поработал, когда создавал ее.

— Шесть, — выдыхает она. — Давай, гангстер. Только не говори мне, что это все, на что ты способен.

— Это была гребаная десятка. И ты здесь не главная.

Слоан поддразнивающе говорит:

— Ты продолжаешь это повторять, но не уверена, кого ты пытаешься убедить в этом — меня или себя.

Я запускаю руку в волосы Слоан, другую прижимаю к мягкой ягодице и, удерживая ее голову ровно, снова целую и не останавливаюсь, пока Слоан не прижимается тазом к моему и не мяукает, как котенок.

— Десять, — рычу я ей в губы.

Не открывая глаз, она еле слышно произносит:

— Семь с половиной. И это проявление великодушия.

Когда я отпускаю поток яростных ругательств на гэльском, Слоан смеется. Смех выходит низким, приятным и столь же сводящим с ума, сколь и сексуальным. Мое сердцебиение учащается, я прижимаюсь губами к ее уху.

— Тебе нравится жить в опасности, не так ли, девочка?

— Живи опасно, и ты будешь жить правильно.

Я отстраняюсь и удивленно смотрю на нее.

— Гете? Теперь ты цитируешь гребаного Гете?

Слоан улыбается.

— Только потому, что у меня симпатичное личико, еще не значит, что у меня мозг размером с горошину. — Затем она отталкивает меня, упирает руки в бока и бросает на меня взгляд, полный ледяного презрения, которым могла бы гордиться любая королева.

— О. Я только что вспомнила.

— Что?

— Я ненавижу тебя.

Мы пристально смотрим друг на друга. Слоан спасает от перспективы быть придушенной трель моего телефона. Когда я вижу номер на экране, протягиваю ей телефон и рявкаю: