- Это, так важно?

-Для меня, да - отвечает он.

-Странный ты. Есть уже восемнадцать. Хочешь, паспорт покажу?

-Нет, не нужно, пойдем - он ведет меня в комнату, в которой ярко горит камин и сажает в огромное, очень удобное кресло, а сам исчезает. Неужели извращенец - только этого мне не хватало. Хотя. Какая уж теперь разница. Коготок увяз - всей птичке пропасть.

Он возвращается, неся в руках бутылку хорошего виски и до скрипа чистые пузатые бокалы. Если б он знал, как я голодна. Со вчерашнего дня ни маковой росинки во рту, кроме того мерзкого кофе из бара. Может сказать? Стыдно. Почему он так смотрит, что увидел во мне такого? Почему ты здесь? - Спрашивает. Как ему объяснить, что именно в этом районе меня выгнал из машины очередной случайный знакомый.

-Потому что мне некуда идти - просто отвечаю я. Он смотрит на меня сквозь янтарную муть наполненного виски стакана.

-Оставайся

Так просто. Я отставляю, свой стакан и тянусь к нему, расстегивая пуговицы на своей блузке. Он останавливает движение моих пальцев и молча выходит из комнаты, затворив за собой дверь.

Он

Жалко. Как жалко эту красивую девочку-женщину готовую платить за состраданье собственным телом. Кто сотворил с ней такое? Я готов растерзать это чудовище, прячущее свое отвратительное мурло под маской человека. Гляжу на нее и вижу маленького ребенка с измученной, изуродованной душой. А ведь при удачном стечении обстоятельств она могла быть бы моей дочерью. Уж я бы не позволил случиться с ней такому. Я бы холил и лелеял это прекрасное дитя. Жаль. Очень жаль, что неизвестное мне чудовище так бездарно растренькало, разбазарило данное ему сокровище. В комнате, где я оставил ее тихо. Заглядываю, стараясь не шуметь. Дверь тихо скрипит, но мне кажется, что слышно даже на Северном полюсе. Она спит, скрючившись в кресле, маленькая и жалкая, как бездомный щенок, принесенный с трескучего мороза в тепло. Беру ее легкое, почти невесомое тело и перекладываю в кровать одетую, иначе боюсь не удержать себя в руках. Только сейчас замечаю, как бедно и безвкусно она одета. Эта блузка ее непонятного цвета, с тонкой полоской грязи идущей по всему воротнику. Зачем она мне нужна с этими ее колдовскими, медового цвета, глазами, длинными аристократичными пальцами и идеальным носом? Она сразу же сворачивается в клубочек, укрывшись накинутым мной одеялом до подбородка. Я сажусь в кресло напротив и смотрю на короткий ежик льняных волос на ее затылке. Кто ее так подстриг? Руки бы поотрывать. Совсем не замечаю бега времени, наблюдая за ней. Она дышит тихо, размеренно. Чувствую, как сон накатывает на меня тяжелыми, приторными волнами унося меня из действительности в царство грез. Похоже, моим ложем на сегодня станет неудобное кресло.

Она

Не сплю. Притворяюсь. Он странный. Другой бы уже давно воспользовался моментом, а этот сидит, смотрит на меня своими глубокими, как озера глазами и думает о чем то. Интересно, о чем? Давно мне не было так легко и спокойно. Точно с тех самых пор, как мать выгнала меня из дома. Мама. Она меня почему-то считает злом. Всегда считала, с самого моего рождения. Я разве виновата, что любящий папочка сбежал от нее, от ее несносного характера даже не увидев младенца. Он зло. Я зло. Недолюбленная - это про меня. Недолюбленная - это про нее. Мать всю жизнь искала любовь, не понимая, что эта любовь из себя представляет. Мужиков меняла, как перчатки. Нет, конечно, не все были плохими. Но, порядочные и любящие, ее почему - то не прельщали. Ей хотелось бури, фейерверка. А я вспоминаю одного, по-настоящему любящего ее мужчину. Его звали Ангел. Красавец Болгарин, с маслиновыми глазами и копной смоляно - черных, вьющихся, словно проволока волос. Он умирал от любви к ней, отдавая часть и мне, как к неотделимой части моей матери. Я с замиранием сердца слушала истории о прекрасной стране, в которой море лижет пенными волнами, покрытые золотым песком пляжи, о стране роз и волшебных нестинаре, танцующих на раскаленных углях. Мать расцветала при нем, становилась мягче даже ко мне. На какое - то время, он исчезал, видимо по каким-то своим Ангельским делам, и все возвращалось на круги своя. Но каждое его возвращение наполняло нашу маленькую квартирку запахом роз, волшебных заморских сладостей и спокойного счастья. “Счастливая”- шептались соседки, умирая от зависти, видя, как Ангел несет меня на плечах, даря белозубую улыбку идущей рядом любимой женщине “ Хочешь я стану твой татко?”- Спросил он меня, однажды смешно коверкая слова. “ Да, конечно! “- Кричало мое детское сердечко. “ А ты умеешь хранить секреты? “- Ангел подмигнул и достал из кармана маленькую бархатную коробочку. ”Это твоей маме. Как думаешь - понравится?” Колечко в коробочке, по моим детским понятиям, было необыкновенным - тонкое, оплетенное искусной вязью переплетенных веточек с россыпью мелких листочков из белого золота. ” Это виноградная лоза”- пояснил Ангел. - “ Знаешь, сколько в моей стране винограда? Он вызревает на солнце, наполняясь его силой и цветом. Сладкий, как мед. Мы делаем из него вино, которое ценится во всем мире. ” В ту ночь мне снились виноградники, в которых тяжелыми медовыми гроздьями зрел под ярким южным солнцем виноград. Он тянул свои лозы к солнцу, как молящийся протягивает руки в небо в обращении к своему Богу. А я срывала крупные золотистые виноградины и набивала ими рот. Сладкий липкий сок стекал по моему подбородку, и я вытирала его тыльной стороной своей, маленькой грязной, ладошки. Утром я ощущала во рту сладость виноградного сока, напрочь, отбивающего аппетит. Мать пела в кухне, готовя завтрак. Я стояла в дверях и в восхищении наблюдала, как она танцует по кухне стройная и красивая, как волшебная фея в облаке золотых волос. Как летают ее хрупкие руки над столом, раскатывая тонкий, почти прозрачный слой теста для пирога с чудным названием баница. Рецепт этого чудесного ястия привез Ангел со своей волшебной родины. А потом Ангел уехал обустраивать к нашему приезду наш будущий быт. Мать оформляла документы для выезда, и я почти не видела ее. И вот, когда все было готово, пожитки собраны в два огромных пузатых чемодана, а мебель распродана по соседям, очень быстро, кстати, в виду огромного дефицита оной, мать встретила новую любовь. Это был физрук из нашей школы - пьющий, пошлый мужик, готовый удавиться за копейку. Она познакомилась с ним, когда ходила забирать мои документы из школы и сразу же, едва увидев его, по ее словам, пропала, забыв об Ангеле, о дочери ждущей ее возле собранных чемоданов, сидящей на матрасике, кинутом на голый пол, как маленькая дворовая собачонка. О да, это был ее тип. Огонь, фейерверк, вихрь эмоций. Мама, моя красавица мама, каждый день реставрировала синяки на своем прекрасном лице, в которое с такой любовью смотрел преданный ею Ангел, кремом из красивого тюбика цвета персика с нарисованным на нем силуэтом стройной балерины. Крем помогал плохо, и завистливые соседки теперь вертели пальцем у виска, провожая ее взглядом. Ангела я больше не видела, хотя и ждала его каждый день, сидя у окна. Где он теперь? Наверное, все же нашел свое счастье и сейчас делает счастливой, какую - ни будь женщину, наполняя своей Ангельской любовью ее дни. А мне до сих пор снятся прекрасные нестинарки, выбивающие своими тонкими ступнями миллиарды искр под звездным заморским небом, и тоскливым напевом, звучащая, волшебная гайда. Как же хочется есть. Проскальзываю мимо спящего Него и отправляюсь в путешествие по незнакомой мне квартире в поисках кухонного блока. Кухня находится быстро, не такие уж большие его владения. Странно, но холодильник, обязательное украшение каждой кухни почему - то отсутствует. Хотя, сама кухня, просто набита дорогостоящей техникой и мебелью в стиле хай - тек. Хорошо замаскированный холодильный агрегат обнаруживаю в недрах огромного шкафа. Рот мгновенно наполняется слюной при виде изобилия, которым напичкан этот трехкамерный монстр. Большинство продуктов мне просто не знакомо, поэтому, хватаю известные мне сосиски и набиваю рот. Только сейчас замечаю его, стоящего в дверях и наблюдающего за мной с плохо скрываемым интересом.

-Почему ты не сказала мне, что голодна?- спрашивает он и приближается ко мне, подталкивая меня к неудобному металлическому стулу, а сам ныряет в недра холодильника и начинает метать на стол все, что попадается под руку. Я уже сбила первый голод и сейчас с любопытством наблюдаю за его действиями.

- На ночь нельзя есть всякую гадость - говорит он, намазывая на хлеб тонкий слой золотисто - желтого, моментально оплывающего масла. Я зачарованно наблюдаю, как скользит мужская рука с зажатым в нее ножом, заполняя хлебные поры. Он дергает банку с красной икрой за кольцо на крышке, как будто выдергивая из гранаты чеку, и наваливает оранжево - красные рыбьи яйца сверху на бутерброд. Стыдно признаться, но я никогда не пробовала икры. В нашем доме изыски не признавались. Икра взрывается на языке горько - соленым салютом, поначалу не очень приятным, но все более притягательным с каждым куском поглощаемого лакомства.

- Вкусно - мычу я и ем не чувствуя сытости, периодически поглядывая на ополовиненную банку.

-Ешь спокойно - она вся твоя. Завтра еще купим, если захочешь. А теперь - спать! - Командует он и скрывается в темноте спящей уже квартиры.

Я засыпаю. С набитым животом это получается легче. Даже в доме, где я провела всю свою жизнь, я не могла так расслабиться. Никогда. Мать выгнала меня месяц назад. Ее очередной ухажёр решил, что имеет право не только на нее и в первый же день полез мне под юбку. Угадайте, кому поверила любящая мамочка?

-За что ты так со мной - буднично, без эмоций спросила я?

-Просто, не люблю - спокойно ответила она и плотно закрыла дверь за своей, не нужной, не любимой ею дочерью. Милая моя мама, я тоже больше не могу любить тебя. Отболело. Но почему же тогда так свербит в груди, когда я вспоминаю твои редкие неумелые поцелуи в мою макушку, твой нежный сливочный запах? Возможно это моя вина, что ты так и не смогла полюбить меня.

Он