Я смотрю на него, сглатывая комок в горле.
— …подумал, может, ей следует где-то найти для тебя дом, сменить имя и начать новую жизнь для себя?
— Что?
Я потрясён идеей этого существования под чужой личиной, от которой я был избавлен.
— Когда…?
Он отмахивается от моего вопроса.
— Суть в том, что она этого не сделала. Она осталась рядом. Она осталась с тобой, — его лицо смягчается, и он говорит больше себе, чем мне: — Её снежный малыш, рождённый в день Пасхи.
Мой разум возвращается обратно к книге, которую читает мама, и мне приходит в голову, что она, кажется, всегда читает книги о ДНК и генетике, а также о людях, которые совершили мировое зло.
— Она думает, что я плохой потомок?
Он вздрагивает, отведя от меня взгляд.
— Она беспокоится о тебе.
— Ты думаешь, я плохой потомок, дедушка?
Я хочу, чтобы он быстро сказал «нет», но он этого не делает, и холодок проносится по моему телу, гудя в костях, от этого я мерзну. Он долго изучает моё лицо, прежде чем сказать:
— Ты сын Пола, Кэссиди.
— Но я — это я, — настаиваю я, — не он.
— Я не знаю, что у тебя внутри, Кэсс, — говорит он, потянувшись, чтобы обхватить мою щеку своей обветренной ладонью. — Я молился каждому богу, который когда-либо существовал, чтобы то, что было внутри Пола, не было тоже внутри тебя, сынок. И ты хороший мальчик. Кажется невозможным, что однажды ты можешь пойти по такому тёмному пути. Но реальность такова, что нет никакого способа узнать наверняка.
Даже после того, как мы покинули город, мама, по большей части, отказывалась говорить о моём отце. То, как у неё застывало лицо, когда я упоминал о нём, — от этого я чувствовал себя плохо, и, в любом случае, я понял, что она не очень хорошо его знала.
— Он сказал, что был родом из Индианы, — сказала она мне однажды. — Он сказал, что его родители умерли, и он использовал деньги от продажи их дома, чтобы купить грузовик.