Поскольку поведение матери непосредственно влияет на самовосприятие ребенка, всем нелюбимым дочерям сложно взглянуть на себя объективно. Многие впитали материнское пренебрежение и уничижение, став чрезмерно самокритичными – привыкнув объяснять любую неудачу или проблему не обстоятельствами, а особенностями своей личности и чертами характера, и считая себя ничтожествами или неудачницами.
Гиперчувствительность усугубляется неумением управлять эмоциями, что я называю «проблема Златовласки». Вскоре мы поговорим об этом подробнее.
Поиск зоны комфорта, в которой нет ничего комфортного, вынуждает нелюбимую дочь стремиться к связям, в которых она чувствует себя так же, как в детстве. «Честно говоря, я вышла замуж за свою мать, – говорит одна женщина. – Он казался полной противоположностью моей матери, но в конце концов стал обращаться со мной так же, с той же непоследовательностью, и снова я не знала, как со мной обойдутся. Как и моя мать, он был то равнодушным, то чутким, беспощадно критичным или неопределенно-одобряющим». Многие из вас согласятся, что не только эта женщина выбрала партнера по образцу матери.
Проблема Златовласки
Самым значимым следствием невосприимчивости и нелюбви матери является то, что ее дочь в младенчестве и детстве не учится контролировать свои эмоции. В чем это выражается и почему это важно?
Взаимодействие с матерью учит ребенка, что можно не только без всяких опасений выражать положительные эмоции – на его улыбки, агуканье и движения отвечают добротой, – но и справляться с отрицательными: страхом, одиночеством, злостью или болью. Комфорт, который дарит чуткая мать, успокаивая ребенка в минуты стресса, постепенно учит его утешаться самостоятельно. Кроха накапливает ментальные образы взаимоотношений, которые снова и снова убеждают ее, что она не одинока, ее любят и все хорошо. Исследования показывают, что дети с надежным типом привязанности, вырастая, умеют справляться с негативными переживаниями при стрессе. Ситуации благоприятного взаимодействия с заботливыми взрослыми и благополучного преодоления трудностей хранятся в мозге в форме неосознанных воспоминаний наряду с рабочими моделями отношений. Эти воспоминания помогают личности с надежной привязанностью с меньшими потерями переносить жизненные испытания, а также побуждают в кризисной ситуации обращаться за помощью. Как Златовласка в домике трех медведей искала золотую середину между слишком большим и слишком маленьким, слишком горячим и слишком холодным, так и они ищут – и находят – верную дорогу в жизни, гармонично сочетая интегрированную, цельную и независимую собственную личность с зависимостью от других, когда это необходимо.
Нелюбимая дочь этому не учится. Она вечно оказывается там, где слишком жарко или слишком холодно, и не знает, как это исправить. Когда приходит беда, мозг подбрасывает ей негативные, давящие воспоминания об отверженности и одиночестве, что лишь усугубляет нервозность. Она не умеет контролировать отрицательные эмоции и либо тонет в них, либо полностью отстраняется от собственных чувств. Тревожная Златовласка не способна перестать говорить или думать о происходящем и всегда неосознанно преувеличивает свои переживания и страхи, чтобы привлечь внимание. Избегающая Златовласка запирает эмоции на замок, убежденная, что ей никто не поможет и рассчитывать можно только на себя. Проблема в том, что в глубине души она и в это не верит.
Положительные эмоции не нужно регулировать или контролировать. Однако счастье – по крайней мере те 40 % этого состояния, над которыми, по мнению ученых, мы властны, – зависит от того, насколько успешно мы справляемся с ощущением несчастья.
Это самая страшная рана, наносимая опытом, пережитым в детстве нелюбимой дочерью, – неспособность самостоятельно регулировать эмоции и успокаиваться. К сожалению, в попытках заглушить боль от этой раны повзрослевшая нелюбимая дочь может пойти путем саморазрушения, зачастую не видя связи между своим деструктивным поведением и тяжелым детством.
Поведенческие отклики на отсутствие материнской любви
В своей знаменитой книге «Голодное “Я”» (The Hungry Self) Ким Чернин исследует первичные связи между едой и женской идентичностью и между материнской заботой и эмоциональным голодом. Эти связи одновременно неуловимы и очевидны. В ответ на отношение матери дочь может начать переедать или отказываться от еды, поскольку эту сферу своей жизни она в состоянии контролировать и это становится способом «отменить» взгляд матери на мир или ее место в нем. У одних развивается расстройство пищевого поведения, требующее лечения, другие просто переносят свои сложные отношения с едой и ее связь с самовосприятием во взрослую жизнь.
Еда – сложная тема для многих дочерей, не только имеющих эмоционально недоступных матерей. В большинстве семей мать готовит пищу, и то, что она подает к столу и кому предлагает лучший кусок, позволяет ей выделять любимчиков и «козлов отпущения». В книге «Когда еда – это любовь» (When Food Is Love) Джанин Рот (дочь матери, склонной к физическому насилию, и эмоционально отстраненного отца) объясняет, что беспорядочное питание может быть актом самозащиты, панцирем, защищающим от боли. Кроме того, это способ выкроить в собственном внутреннем мире крохотный участок, который можешь контролировать. Недавние исследования на тему связи ненадежной детской привязанности с беспорядочным питанием привели к интересным открытиям. Например, Дженна Элджин и Мэри Притчард обнаружили, что если надежная привязанность имеет обратную корреляцию с беспорядочным питанием, то прямая корреляция наблюдается не при каждом типе ненадежной привязанности. Только тревожно-избегающий тип привязанности (сочетающий негативное представление о себе и негативный взгляд на других) коррелирует с булимией; представительницы избегающе-отвергающего и тревожного стилей к беспорядочному питанию не склонны.
Самотравмирование – еще один способ вывести эмоциональную боль наружу, туда, где она кажется более терпимой. Многие эмоционально заброшенные дочери утверждают, что предпочли бы физические, а не моральные наказания, поскольку, как сказала одна женщина, «тогда по крайней мере шрамы были бы видны, и мне не пришлось бы всем доказывать, что они существуют». Была высказана гипотеза, что самотравмирование тесно связано с отсутствием любви, что это попытка заполнить пустоту и почувствовать боль, которую можешь контролировать. В книге «Телесные повреждения» (Bodily Harm) Карен Контерио и Венди Лэйдер утверждают: «Самотравмирование представляет собой отчаянную попытку “стать матерью самой себе” человека с низкой стрессоустойчивостью. Телесная забота трансформируется в телесное повреждение, лезвия ножниц становятся ранящей няней, холодным, но доступным заменителем объятия, поцелуя или нежного прикосновения, которое в действительности требуется». Продолжая предыдущие исследования, Жан-Франсуа Бюро с соавторами рассмотрели связь родительского отношения к детям с несуицидальным самотравмированием у молодых совершеннолетних. Респонденты с этим паттерном описывали родителей, которые не защищали их и не выполняли свою роль, заставляли детей чувствовать свою отчужденность, были сверхконтролирующими, недостаточно заботливыми, ненадежными и сложными в общении. Исследования подтверждают связь между самотравмированием, наличием эмоционально дистанцированных или склонных к насилию родителей и ненадежным типом привязанности.
Алкоголизм, компульсивный шопинг и даже промискуитет были осмыслены как попытка заполнить пустоту в сердце. Некоторые нелюбимые дочери обращаются к мгновенному утешению и забвению, даруемому алкоголем или наркотиками. В книге «Стать себе мамой» (Mothering Ourselves) Эвелин Басофф пишет: «Для кого-то алкоголь – согревающий, заполняющий внутреннюю пустоту и обезболивающий – становится утешающей матерью… алкогольное забытье замещает ощущение погружения в глубокий сон на руках у матери». Писательница Хоуп Эделман описывает «эмоциональное патологическое накопительство» нелюбимых дочерей: «Бесконечная смена партнеров, переедание, расточительство, алкоголизм, наркомания, шопоголизм, карьеризм – все это попытки заполнить эту пустоту, стать матерью самой себе, подавить чувства тоски или одиночества и ощутить заботу, утраченную или неизведанную».
Вот признание 39-летней Андреа: «Я помню, как в три или четыре года бросалась в объятия матери, а она отталкивала меня. Я пыталась снова, она злилась и ругалась, что я мну ее платье. Я стала неразборчивым в сексуальных связях подростком, отчаянно жаждавшим любви и внимания. Потом отчаявшейся взрослой, всегда неизбежно выбирающей неподходящих партнеров. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что каждый парень был заменой мамы и любви, которой я так и не получила в самом начале».
Понимание основного конфликта
Если говорить о том, что различает нелюбимых дочерей, то это сроки наступления двух событий: осознания нелюбви и бесчувственности матери и осмысления того, насколько глубокие раны это им нанесло. То и другое необязательно происходит одновременно; иногда эти события разделяют годы и даже десятилетия. Это может показаться странным, но становится понятным, если принять во внимание то, что я называю «основной конфликт».
Основной конфликт происходит между врожденной потребностью в материнской любви, отзывчивости и поддержке и испытываемым дочерью ощущением боли, неудовлетворенности и необходимости постоянно бороться за то, чтобы быть услышанной. Поскольку мир ребенка невелик и все взаимодействия в нем происходят с близкими людьми, большинство нелюбимых дочерей начинают считать отношение матери «нормальным». Это подкрепляется тем, что мать управляет не только их маленьким миром, но и восприятием действий и отношений в нем. Например, многие матери называют свои резкие слова и наказания «дисциплиной», которая «необходима», чтобы исправить дурное поведение или характер ребенка. Даже если мать обращается с другими детьми в семье иначе, дочь, приученная думать таким образом, верит, что