Лоуренс вздохнул и покачал головой, отчего длинные золотистые волосы упали ему на лицо. Нынче он их перестал зализывать назад, заметно укоротил и подстриг как-то по-модному; что, признаться, очень ему шло. Хотя таким слащавым синеглазым блондинчикам вообще всё к лицу.
— Ты срываешь нам продажи новой линейки защитных артефактов. Снова, — процедил Лоуренс. И тут же, словно бы спохватившись, вернулся к обычному своему снисходительно-вкрадчивому тону: — Солнышко, ну я ведь не железный. Сколько ты ещё будешь испытывать мое терпение? Ты ведь уже всё мне доказала. Был неправ, не ценил по достоинству, ну что ещё ты хочешь услышать от своего глупого ментора?
Он откинул волосы со лба, выразительно завёл глаза к потолку и расстегнул пару пуговиц на вороте рубашки — Билли могла бы поклясться, что подобранной точно под цвет глаз. Макэлрой любил принарядиться почище неё самой.
— Даже если я тебе что-то и сорвала, то оно попросту недоказуемо.
— Только поэтому ты всё ещё коптишь небо, дерзкая маленькая сучка.
Билли откинула голову назад и рассмеялась, насколько это позволяла её разбитая физиономия.
— Лори, ты как та собака на сене! И вернуть меня не можешь, и грохнуть жалко.
По нежному лицу архимага Макэлроя заходили желваки, однако он сдержался и одарил её благостной улыбочкой.
— Жалко, солнышко. До безумия жалко, если все эти недюжинные таланты окажутся в мешке с камнями и плюхнутся на дно речное. Всем будет очень жаль, если так сложится. Так почему бы нам с тобой не позабыть прошлые напрасные обиды? Мы могли бы снова стать одной семьей.
— Ха! — Билли вызывающе задрала подбородок кверху и сложила руки под грудью (ребра тут же протестующе заныли). — Кому я должна, всем прощаю. И в твою семью мне что-то хочется не больше, чем в твою постель. Печалька, да, Лори?..
Лоуренс даже не пожалел свою драгоценную заклинательскую руку, чтобы самолично треснуть ей по зубам ещё разок. Билли с глухим стоном рухнула прямо на останки ажурного столика. (За шесть, чтоб его, золотых!)
«Надо же, — вяло возмутилась она про себя, — с виду такой хиляк, а бьёт будь здоров».
— Твоя гордыня тебя погубит, Вильгельмина Фоули, — холодно проговорил Лоуренс, стоя рядом и с равнодушием наблюдая, как она корчится в куче битого стекла. — Мне жаль, что ты не оценила честь, которую я тебе оказываю, придя в эту убогую халупу.
— Сам виноват, — фыркнула Билли, кое-как приподнявшись на локтях и сплюнув набежавшую во рту кровь.
— Виноват. Разве я отрицаю? Но что было, то прошло, — развёл руками Лоуренс и нежно улыбнулся ей. — Я как та собака на сене! Или верну тебя, или испорчу для всякого другого. Не убью, заметь! Зачем такое варварство? Чтобы уничтожить заклинателя, достаточно переломать ему пальцы. Верно я говорю, моя милая девочка?
Верно, кто ж спорит? Сырая сила — это прекрасно, однако ни одно хоть сколько-нибудь сложное и филигранное колдовство нельзя проделать без помощи кистей рук.
— Ах ты, белобрысая сволочь…
— Наглая потаскушка, — не остался в долгу Лоуренс, — научись уважать старших или распрощайся со своими хорошенькими ручками. Увы и ах, для моей семьи ты будешь утрачена… но для постели и калекой сгодишься. Подумай об этом, солнышко. Подумай хорошенько.
И, с брезгливой гримасой бросив ей на грудь свой платок, он направился к выходу. Только и мелькнул перед глазами подол роскошной индигово-синей мантии. Билли с ненавистью поглядела ему вслед и бессильно рухнула обратно на усыпанный осколками пол.
Похоже, у Лори Макэлроя впрямь кончилось терпение. А это означает проблемку посерьёзнее, чем шибко ревнивые некросы.