Англичане, также не ожидавшие такого поворота событий, привыкшие к стандартному бою «они нападают, мы их спокойно отстреливаем», принялись лихорадочно выправлять положение, бросив в бой солдат. Артиллерийские батареи англичан, надрываясь, посылали снаряды в сторону нашего лагеря и моей батареи, но их огонь был неэффективным из-за слабой координации и большого расстояния (пушки-то были лёгкими).

Поняв, что дальнейший огонь по наёмникам бесполезен, я отдал приказ развернуть батарею и, подкатив её ближе к английскому лагерю, открыть огонь. К первой тут же присоединилась и вторая.

Развернулась нешуточная канонада. С нашей стороны огонь был, скорее, беспорядочным, чем прицельным. Английские же батареи были ограничены обзором и собственными войсками, шедшими в атаку, и почти уже добежавшими до нас.

Зато мы не стеснялись и осыпали снарядами и английский лагерь, и атакующие цепи пехотных полков. Каждое орудие стреляло куда придётся, или в кого нравится, но оно стреляло. Хаос поселился вокруг. Никто ничего не понимал.

По моему приказу, посыльные поднимали в атаку полусотни. Полусотни сливались друг с другом, сотни присоединялись к другим сотням. Поднявшись из высокой и жёсткой травы саванны, они, все в боевой раскраске, в пыли и растительных былинках, разнообразном мусоре, собранном на земле, с ползающими по телу насекомыми, собравшимися на них в процессе долгого ожидания, внезапно вырастали перед идущими в атаку английскими воинами.

Стреляя и орудуя штыками, бросались мамбовцы на английских солдат и бельгийских наёмников. Трескотня ружейных выстрелов и артиллерийская канонада начали сливаться в общий гул, вползающий за барабанные перепонки и, казалось, остающийся там навсегда.

Мои батареи стали нести потери. Одно за одним замолкали орудия, то от нехватки снарядов, то разбитые взрывом, а то и из-за погибшего полностью артиллерийского расчёта. Но дело своё они сделали. На поле завязался рукопашный бой, оба пулемёта вносили свою посильную лепту в сражение, пользуясь отсутствием своих собратьев с противоположной стороны.

Англичане, не выдержав рукопашного боя, в котором стали ощутимо проигрывать и нести тяжёлые потери, начали стремительно откатываться назад, под защиту огня своих батарей, изрядно поредевших, и пулемётов, ожидающих нападения неразумных дикарей.

Достав из заплечного мешка древний рог, я выдул протяжный сигнал о прекращении атаки. Гулкий, заунывный звук пронёсся над залитой кровью саванной. Мои воины, прекратив преследование англичан, стали откатываться обратно.

Меня заметили, и все орудия, как по команде, открыли огонь по одиноко торчащему дереву. Пришлось поспешно ретироваться. Один из снарядов разорвался совсем недалеко от меня, осыпав землёй и сорвав с моей спины старый, верный кожаный щит.

С трудом поднявшись, я нашёл свою снайперскую винтовку и, подобрав подходящее для стрельбы место, начал искать достойную мишень. В прицел, без знаменитого перекрестья, мне были видны лица английских солдат и офицеров.

Я не решался открывать огонь, выискивая подходящую цель. Наконец, выбрал одного из пулемётчиков. Выстрел, и пуля взметнула фонтанчик пыли слева от него. Сделав необходимую поправку на ветер и расстояние, я снова прицелился и выстрелил. Пуля воткнулась в плечо пулемётчика и отбросила его назад, заставив корчиться от боли.

В это время прозвучал сигнал на повторную атаку. Повинуясь ему, английские солдаты, перемещая за своими цепями пулемёты, снова пошли в наступление. Очнулись и почти разбитые наёмники. Собравшись с силами, в бой пошли уголовные элементы, подогреваемые мыслью о скорой победе и большой наживе, а также, озвученной де Брюлле огромной сумме денежного вознаграждения каждому, и списании всех грехов, в случае победы.

У меня было много раненых, убитых уже не менее тысячи человек, да и стрелять из орудий больше было нечем. Англичане, поддерживаемые скудным артиллерийским огнём, снова пошли в атаку, вслед за ними устремились и наёмники. Моим воинам пришлось отстреливаться от них, встав на одно колено, как учили казаки.

Снова затрещали выстрелы, вплетая свою какофонию в общую картину смерти. Я продолжал рассматривать в прицел позиции англичан. И вскоре мне повезло. Сначала я увидел молодого офицера, а потом, вслед за ним, разглядел и того, кого он почтительно сопровождал.

Высокий, ещё не обрюзгший генерал, приставив к своему правому глазу подзорную трубу, внимательно осматривал поле боя. Адъютант что-то почтительно ему говорил. Генерала я и выбрал своей целью.

Выстрел прозвучал негромко в общей какофонии звуков боя. Пуля в очередной раз взметнула фонтанчик пыли у ног адъютанта. Генерал бросил презрительный взгляд вниз и, не обращая внимание на свист редких и шальных пуль, снова стал рассматривать поле боя.

Я взял упреждение и, тщательно прицелившись, снова выстрелил. На это раз, пуля попала в грудь адъютанта, пробив её насквозь. Недоумённо пошатнувшись, он не верящим взглядом уставился на свою прижатую к ране руку, сквозь которую толчками стала просачиваться алая кровь.

— Что с вами, Редъярд! — вскричал генерал Бернст.

— Ничего, — пролепетал лейтенант, — кажется, я ранен!