Не разверзаются небеса.

Жанна не прилетает по мою душу на черных кожаных крыльях. Не бросается диким волком Константин, чьи челюсти способны перемолоть кость. Эдик не бежит через двор, размахивая пистолетом. Адские гончие, скрывавшиеся во тьме за спиной Гитлера, не восстают из-под земли, хватая за ноги. Самого Себастиана тоже не видно…

Дом, как и окружающий его огромный двор и сад, словно вымерли. Притихли, наблюдая за моей реакцией. Выжидают, как умелый охотник – звонкого капканного щелчка.

Улица частного сектора – Славянская, только теперь читаю ее название на табличке ближайшего сруба, – пуста, как и в прошлый раз. Будто вымерла, хотя ставни на многих домах открыты, а над трубами вьются дымки.

Здесь, за пределами Особняка, жужжат шмели и проносятся мимо лица голодные комары. Пахнет полынью и скошенной травой. Слышно карканье вороны, гудят на столбах электрические провода. Мир набирает сочность, расцвечивается новыми, почти забытыми красками.

Наклоняюсь, подхватываю первую коробку и заношу ее внутрь.

Дом-невидимка облегченно вздыхает, расплывается в знойном летнем мареве желеобразными очертаниями. Ставлю коробку на газон слева от подъездной дороги и возвращаюсь за следующей.

Замечаю Пашка, застывшего на подъеме с подвальной лестницы. Торчок, судя по всему, не может поверить глазам. Остолбенел в побегах вьюна и не в силах пошевелиться.

Надлом в моей душе становится шире, и его заполняет густая темно-розовая жижа.

#Смирение. #Покорность. #Судьба.

Желтый фургон доставки давно скрылся за поворотом. Но я все еще вспоминаю его лимонный борт. Вспоминаю, снова и снова жалея об упущенной возможности…

Заношу еще одну коробку. Затем еще одну.

Замороженные стейки. Помидоры и морковь. Горы шоколадных батончиков для Колюнечки. Табак для кальянов Петра. Тонны фисташек. Дыни и персики, картонки с молоком и кефиром. Специи и макароны. Оливковое масло, пирожные коржи, пластинки для лазаньи, сыры в вакуумной упаковке. Фарш, куриное филе, колбасы. Я таскаю продукты внутрь двора, словно заботливый отец семейства, вернувшийся из «Ашана» или «Ленты».

А затем замечаю грузовик.

Точнее – ассенизаторскую машину с цистерной, выворачивающую на нашу улицу со стороны Кропоткина. Самый обычный грузовой «ГАЗ», в кабине которого теснятся трое рабочих. Чуть сплюснутый цилиндр для дерьма выкрашен в оранжевый цвет. Яркий, словно пушистые плюшевые пуговицы на несуразном костюме зубастого клоуна. Словно полосы георгиевской ленточки, святые по сути и опошленные быдлом, на потеху моде вяжущим ее на антенны машин…

Машина, окутанная клубами светло-серой пыли, приближается, переваливаясь на ухабах того, что здесь принято считать дорогой.

Сначала мне кажется, что она направляется прямо ко мне. Замираю, не чувствуя веса холодной коробки в руках. Но цистерна тормозит в паре домов к востоку. Только теперь я вижу возле ее заднего колеса канализационный люк и край бетонного колодца, выпирающего из травы.

Хлопают дверцы – работники в апельсиновых спецовках и неизменных кирзовых сапогах выпрыгивают из кабины. Один сразу начинает поддевать крышку люка ломом. Второй разматывает грязный хобот насосного шланга. Водитель, отступив в сторонку, закуривает, повернувшись ко мне спиной.

#Надежда. #Опасность.

Ищите по хэштегам в твиттере того, кто уже не жилец…