– Снова кеты, – с пониманием говорит Чумаков, когда мы гурьбой высыпаем на улицу и замираем в тени плющевого покрова. Дожидаемся, пока просохнут гаражные полы, а вода уйдет в сливные решетки. А еще нас, разумеется, привлекает рычание мотора и лязг распахнутых Эдиком ворот. – В большинстве, конечно.

– С чего это, нах, снова? – Пашок недоверчив.

Сплевывает на траву, не обращая внимания, что нить разговора доступна не всем.

– Глаза разуй, – с усмешкой отвечает Валек. – Номер на автобусе заметил? Видать, на постоянном подряде малышня…

Мы смотрим на номера Красноярского края, а бывший уголовник продолжает. На этот раз уже для нас с Покером, потирая одну из тюремных татуировок на загорелом предплечье.

– Их еще раньше остяками называли… Был у нас на зоне один. За тройное изнасилование взяли. Забавный мужик, отчаянный. Таких, наверное, сейчас по всей стране не больше тысячи осталось… А эти уже второй раз за коротким рублем жалуют.

Затягивается дымом, качает головой, и я присматриваюсь к лицам карликов. Замечаю что-то азиатское, скуластое, слегка узкоглазое. Но необычный акцент в голосах приезжих слышен не у всех.

Валентин Дмитриевич добавляет, стряхивая пепел в ладонь:

– Наверное, по всей Сибири собирали.

– Зачем? – невольно вырывается у меня.

Тут же краснею, почувствовав на себе взгляды Покера, Пашка и Чумакова.

– Для Ирлик-Кара-Байрама, конечно, – изумленно говорит Чума и продолжает изучать коротышек, словно выискивает в толпе знакомые лица. – Они в этом деле большие мастера, увидишь…

Я не уточняю. Не уверен, что мне хочется уточнять. Не уверен, что вообще желаю знать, что будет дальше. Пашок тоже смотрит на маленьких кетов с пониманием. Впервые задумываюсь, что торчок провел здесь куда больше нескольких месяцев, о которых соврал при первом знакомстве.

Карлики заканчивают курить и разминать ноги. Скрываются в автобусе, бросая груду багажа без присмотра. Почти сразу во двор вкатывается фургон. Похожий на машину доставки, но без опознавательных знаков или эмблем. Его водитель тоже не спешит из кабины, принимая оплату через едва приоткрытое окно.

Себастиан, избавившись от пухлой пачки купюр, прикрывает ворота и распахивает задние дверцы фургона. А затем, ничуть не напрягаясь, начинает выносить из машины огромные пластмассовые коробки. Похожие на клетки для перевозки кошек, только больше в несколько раз.

Гитлер несет по две сразу, приподнимая ношу так, чтобы дном короба не касались травы. Не вижу ни одной капли пота на его гладком лице. Колюнечка, выскочивший на балкон над нашими головами, хлопает в ладоши и радостно вопит.

Телохранитель семейства составляет коробки у стены. Одну на другую и рядом, будто хочет выстроить пирамиду. И только теперь я слышу скулеж и собачий лай, доносящиеся из бело-синих пластиковых клетей.

– Это что, собаки? – спрашиваю, даже не успев осознать, что говорю вслух.

– А кто ж еще, братюня? – со всезнающей усмешкой тянет Пашок. – Тебе, нах, понравится, зуб даю…