Я выбрал везти Эндрю на берег. Я выбрал себя. Но когда мы приехали, я сразу понял, что мы опоздали. Кровь из его головы уже едва сочилась. Давление упало в ноль. Похоже, он уже был мертв, хотя в воде… нет. Я делал ему реанимацию минут тридцать, наверное. Сам понимал, что от ребер остались одни обломки, но остановиться не мог. А остальные смотрели с ужасом и ничего не делали. Они вообще. Ничего. Не делали. А потом я встал и без паузы дал с разворота Эммерсону. Он рухнул на землю, и я бил его ногами. Молча. Они все стояли кружочком и не пытались приблизиться — Лейси тоже. Вся якобы до хрена влюбленная в него Лейси. Скажи мне, парень, ты бы мог стоять и смотреть, как кто-то избивает у тебя на глазах мою сестру? — У меня от одной этой мысли в глазах мутнеет и из ушей чуть пар не вырывается. — То-то же, — хмыкает Джеймс с мрачным удовлетворением. — Она опомнилась, когда Эммерсон уже был слабо похож на человека, и так жалобно-жалобно пропищала: «Не убивай его, пожалуйста!» И тогда я понял, что все, что я делал, все, что любил, — оказалось бутафорией. Я все придумал. Ничего не было. Ни команды, ни любимой. Зато смерть Эндрю оказалась настоящей. И кто-то один крикнул: «Он что, мертв?!» А другой ему: «Который?» И в глазах эта пустота, характерная для укурков. Лейси: «Надо отвезти Зака в больницу». И я как заору: «Ты, блядь, издеваешься?! А Эндрю не надо?» И другие ребята: «Так он уже помер. Давайте бросим его в море, чтобы никто не узнал, что случилось. Тут бывают акулы. Никто даже не найдет». Давайте. Бросим. Его. В море. Чтобы. Никто. Не узнал. Эта фраза мне целый год снилась в кошмарах. Я сказал им: «Я отвезу в больницу Эндрю, а с Эммерсоном сами разбирайтесь». И тут начался спор. Мол, поймут, обязательно свяжут эти два события. Слишком совпадает время. Они просто все разошлись, чтобы не подставить свои шкуры. Зака, как я понимаю, увезла в больницу страстно влюбленная Лейси.

Но, собственно, все вы правы. Чем я лучше, если после этого сам бежал из штата, опасаясь последствий. Скорее всего, присяжные скажут, что виноват я только в избиении Эммерсона, но я бы лучше отсидел не за это, парень. А за то, как кинул ребят, за то, что оказался дураком, и за то, что подставил родных. А Эммерсон свое заслужил сполна.

— Ты будешь удивлен узнать, какие вещи могут оправдать в суде присяжные. Но вы, мать вашу, с Шер точно родные. Огребаете за неравнодушие к чужим проблемам.

Смешно даже. Ей еще повезло, что Аштон занырнул в десятиметровый бассейн, а не на рифы у маяка. И, главное, оба расквитались за попытки спасения, притом что почти никому другому эти пострадавшие ребята не были нужны. Хреново устроен наш мир. Соучастники непреднамеренного убийства живут и здравствуют, зато семья спасителя получает всеобщее порицание, позорное клеймо, теряет источник дохода и переезжает в другой штат.

— Шер уже рассказал? — спрашиваю я хрипло.

— Шер там рыдает, потому что ее кинул один выродок. Почто ей сейчас мои откровения? Блядь, я всегда знал, что так будет. Она ведь не такая железная, какой пытается казаться. Неужели ты этого не понял?

Еще как понял. Как и то, что она — одна из лучших людей, которые ему встречались. Несмотря ни на что. Вот только, может быть, поэтому она так и не решилась впустить его в свою жизнь. Потому что ей причиняли боль все мужчины, которые были в ее жизни. Майлз, отец и даже Джеймс. А теперь и я сам.

— Порыдает и перестанет, — говорю я самоуничижительно, хотя внутри меня трясет от понимания, что я наделал. — На меня ее неравнодушие не распространяется.

— Хочешь, чтобы я поддержал тебя в попытках себя пожалеть, недоумок? Ты кинул ее за день до ее совершеннолетия. Если это признак неравнодушия, то у вас полная идиллия. Проспись и поезжай к ней. Извиняйся до посинения, делай что угодно, но только чтобы она тебя простила и больше слез из-за тебя не лила. Не выйдет — я найду тебя, наваляю так, что точно сяду, и тогда у вас уже точно все будет кончено, — говорит Джеймс, почти дружелюбно заглядывая мне в глаза. Вот только я уверен, что этот псих реально не остановится перед угрозой со стороны закона. У него вообще крыша не на месте. — Усек?

Но в этот момент дверь бара хлопает, и на пороге появляется полиция.