— Однако…

— Что «однако»? Что «однако»? — выкрикнул Смирнов. — Ротмистр прав: нечего заниматься словоблудием, надо стрелять, вешать и рубить, стрелять, вешать и рубить!

— Мы не мясники и не палачи, — сделал попытку успокоить Добровольский.

— Мы солдаты!

— Мы — офицеры, — поправил штабс-капитан.

Смирнов недовольно поморщился, но промолчал.

— Ладно, не будем ссориться! — Гоглидзе порывисто встал и зашагал по земляному полу быстрыми твердыми шагами, торопливо выговаривая: — Сейчас не время для взаимных обвинений. Мы перешли Рубикон, все, обратной дороги нет! Первая атака не удалась — и что ж?! Соединим ряды — и снова в бой!

Эти слова морозом проходили по спинам купцов. Напуганные неудачей, они, однако, не могли признаться в малодушии даже себе и одобрительно кивали ротмистру.

А Митрюшин смотрел на укрытые тенью лица, на бодрящихся офицеров, и притаившаяся обида вновь тревожила сердце: «Лей теперь воду на пустую мельницу. Подняли всех, а сейчас что? Сиди скрывайся… Офицерам что, у них планида такая: воюй, гоняйся за врагом да от врага, а нам каково? Жили б себе тихо, глядь, и без нас бы управились!»

В углу что-то зашуршало, потом шорохи послышались за стеной. Карп Данилыч обеспокоенно повернул голову, но звук смолк.

— Ты что вертишься? — прошептал Субботин. — Или сучок в скамейке?

— Вроде как скребется кто-то.

Он сказал это, чуть приоткрыв губы, но все услышали.

Гоглидзе остановился рядом с Добровольским, прислушиваясь, спросил:

— Может быть, мыши?

— Может, и они, их к голодному году тьма разводится.

— Бросьте вы, — с досадой проговорил Смирнов. — Пуганая ворона и куста боится.

— С вами станешь хуже вороны! — неожиданно для всех и прежде всего для себя произнес Митрюшин.

Все посмотрели на него, не понимая или, вернее, не желая понять его слова. А он пожалел о сказанном. Но не потому, что испугался, а потому, что вновь изменил себе, раскрылся. Самолюбивая натура, уставшая от непривычной борьбы, не могла удержаться и понесла:

— И нечего на меня глядеть волками! Не по своей воле пошел за вами, но пошел же! А я человек не воинских чинов и всех ваших диспозиций не знаю, хотя, может быть, оно не так и важно… Да, гляжу, и вы не то чтоб особо их знали, потому откуда к ним, в Совет-то… к тем, кто там обретался, подмога такая скорая пришла, а?