Я ждала, попутно оглядывая себя. Ущерб был не так велик. Сапоги в грязи, но их можно было вымыть и, при наличии крема для обуви, и вычистить. Пока я выясняла, насколько пострадала, мой любимый, вылез из машины и опустил вниз дверь гаража. Я с удивлением обнаружила, что у него в руке роскошный букет алых роз, который он незамедлительно протянул мне.

– Пошли, – сказал он мне.

– А зачем мы сюда приехали? – робко спросила я, опуская лицо в цветы.

– Сейчас увидишь, – улыбнулся он мне в ответ. – Думаю, что такого ты не видела никогда.

Пошли мы почему-то не вверх, а вниз, сперва по узкому коридору, а потом спустились в подвал. Когда я вошла туда, то невольно ахнула. Три стены были оббиты какой-то ярко-красной материей, и только одна была девственно белой. В центре комнаты стояла широкая кровать, застланная черными шелковыми простынями. Непонятной деталью интерьера рядом с ней виделась пара странных ламп, похожих на прожектора и какая-то штуковина на треноге, в которой я с трудом опознала видеокамеру. Сверху на кровать спускалась легкая тюль, собранная в шикарные складки.

– Нравится? – спросил он.

– Очень, – ответила я. – А зачем тут камера?

– Да так, мой приятель любит снимать хоум-видео. А я решил, что тебя надо фотографировать на этих черных простынях в лепестках роз. У тебя удивительно фотогеничное лицо.

«И этот туда же», – подумала я, а вслух спросила:

– А ты будешь фотографироваться со мной.

– Буду. Только чуть позже. Я научу тебя фотографировать. Раздевайся.

Я смущенно потянула вниз молнию на кофточке. Он подошел ко мне и с невероятной сноровкой помог мне раздеться, касаясь обнаженной груди. У левого соска он надолго задержался, облизав его языком.

– Ты моя царица, – произнес он. В его голосе было нетерпение, которое он не пытался сдерживать. – Ложись. Боюсь, я долго не выдержу, когда рядом со мной ты. Я хочу наброситься на тебя прямо сейчас.

– Что тебе мешает?

– Это только первая часть марлезонского балета, – усмехнулся он и толкнул меня на кровать. Я упала как подкошенная. Он выхватил из букета пару роз и начал обрывать лепестки, забрасывая меня ими. Я закусила губу, ожидая продолжения.

– Ляг непринужденнее, – скомандовал он, включая камеру.

– А разве тебе не нужен фотоаппарат? – встревожилась я.

– Это цифровая камера, – ответил он. – Ею можно и фотографии делать. Разбросай волосы по подушке.

Я послушалась. Потом сменила еще несколько поз. Я собирала и подбрасывала вверх розовые лепестки, а он снимал и смеялся. Потом он рванул на себе рубашку, выпрыгнул из брюк, по-ковбойски разбросав обувь по комнате, и прыгнул на меня с тигриной страстью. Я не стеснялась кричать, когда волны оргазма охватили меня. Дома мне приходилось сдерживаться, чтобы соседи не услышали моих воплей. Здесь я почувствовала невероятную свободу, новое, волнующее чувство. Здесь я была в своей стихии. Я была тем, кем с детства привыкла себя считать – Шамаханской царицей, неприступной и гордой, способной казнить и миловать, повелевать и подчиняться. И я подчиняла его себе.

– Еще, – потребовала я, когда он повалился на спину.