Слишком влажно. Еще бы. Вокруг болота. А еще не меньше пятнадцати небольших озер собрались на площади в 25 квадратных километров. В такую жару всё это испаряется. Дышать тяжело. Первое время этого не замечаешь. Но, чем дольше здесь находишься, тем сложнее. Тело постоянно покрыто липкой испариной. Тут волей-неволей будешь нырять в каждое озеро, чтобы хоть как-то остудиться и помыться.

Но хуже всего — гнус. Кажется, что комары облепили его гудящим коконом. Сначала это жужжание раздражало. Теперь — пугает. Он весь покусан. Все лицо, шея, руки превратились в сплошные зудящие раны. Уже на второй день ему пришлось вымазаться в грязи, чтобы хоть как-то защититься. И он уже задумывается, может ли человек погибнуть от насекомых. Страшная, нелепая смерть.

А одежда? Какой умник придумал нарядить их в эту непрактичную робу? Она не защищает от комаров, не греет ночью и мешает лазать по деревьям, цепляясь за ветки. Широкие белые льняные брюки и косоворотка уже к концу первого дня требовали серьезной стирки, а сейчас он даже не знает, отстираются ли они вообще. А обувь? Эти глупые чешки с завязками на тонкой кожаной подошве? Ходить по лесу в такой обуви просто опасно. Хорошо, если участок покрыт мхом или иголками. Так хотя бы видно, куда наступаешь. А если трава, — запросто можно наколоть ногу о какой-нибудь сучок.

Последние дни он питался щавлем, корневищем осоки, земляникой, черемухой и неспелой малиной. Но этим не наешься. И даже не набьешь желудок. Постоянное чувство голода. Ещё чуть-чуть, и он будет готов съесть все, что угодно. Насекомых, лягушек и змей. Прямо сырыми. Как те лисички, что он съел вчера. После них желудок и кишечник начали давать сбои. Так недалеко до обезвоживания. Ещё один фактор его невероятной усталости.

Мысли о еде постоянно торчат в голове. Хотя этим утром он стал замечать, что сознание потеряло былую ясность, и порой он начинает бредить. Или зацикливаться на какой-то ненужной мимолетной мысли. Например, о своей ничтожности. Хорошо, что воды тут полно. Можно хотя бы попить. Но рыбы в этих бездонных темных озерах не видно.

Ученые ошиблись. Наука оказалась не всесильна. Отсюда нет выхода. Ничего он изменить не сможет! Надо спасать себя. Надо найти людей. Или хотя бы выбраться к реке. Попытаться развести костер. Насобирать беззубок[7]. Попробовать сплести корзину для рыбы. Организму нужен белок.

— Минин, ты выезжал на скелет? — спросил Накаряков, едва Максим переступил порог его кабинета.

— Так точно, товарищ подполковник, — не задумываясь, отчеканил Максим.

Чем-чем, а курсантской выправкой Максим нравился начальнику отдела. Не чета этим увальням с их гражданским образованием. Даже если они и служили в армии. Да и что сейчас армия? Год! А курсанты пять лет впитывают дисциплину и порядок. «Через изнурительные физические упражнения будем исправлять умственные недостатки!» — объявил сержант Колесников новоиспеченным курсантам, в строю которых на одном из первых построений на Курсе молодого бойца Академии МВД стоял и Максим. И, спустя какую-то пару лет, практически все курсанты избавились от умственных недостатков. И заодно приобрели отличную физическую форму. По крайней мере, Максим, кроме строевой подготовки, правильной стойки при отжимании, порядка выполнения комплекса силовых упражнений усвоил, что начальникам нужно всегда отвечать четко, во всем с ними соглашаться, признавать вину и тут же обещать исправиться, даже если ты ни в чем не виноват. И, если ты не совершил что-то из ряда вон выходящее, наподобие потери табельного оружия, то начальники, как правило, реагируют лояльно. Это позволяет и им, и их подчиненным сберечь нервные клетки, во множестве погибающие в процессе воспитания.

Накаряков панибратски махнул рукой Максиму, приглашая сесть за стол. Там с чашечкой вкусно пахнущего дорогого кофе уже вальяжно расположился следователь Следственного комитета. Тот самый, который работал с Максимом в прошедшую субботу. Максим с опаской уселся за стол, гадая, что опять он натворил. Кофе ему не предложили.

— Нам передают материал. Анатолий Геннадьевич введет тебя в курс дела. Ты им будешь заниматься, — отчеканил Накаряков и позволил себе насладиться чувством выполненного долга, откинувшись на спинку кресла.

— Да в общем-то тут и рассказывать нечего, — весело заявил следователь, — он и сам всё знает. Протокол осмотра составлял. Между прочим, очень даже неплохой для участкового. Хм. Короче, поступило указание сверху материал вернуть сюда. Не знаю, в чем тут дело, что-то со статистикой. Материал практически собран. Я с судебным медиком связывался — заключение будет готово сегодня после обеда. Можешь съездить, забрать. Осталось у ваших оперов бумажку одну взять, и всё. Отказной готов!

— Вопросы? — спросил Накаряков, отрываясь от спинки кресла и занимая рабочее положение, упершись животом в край стола.

— Никак нет! — Максим отлично усвоил форму ответа руководству, которая включала только два варианта: «Никак нет» и «Так точно».

После этих слов начальник отдела полиции размашистым и слегка пренебрежительным движением, запустил по скользкой поверхности стола в сторону Максима материалы, соединенные канцелярской скрепкой. Скрепка принялась раздраженно цепляться за поверхность стола, издавая при этом глухой и короткий протестующий скрип. Убедившись, что Максим взял проверочные материалы в руки, Накаряков кивком поручил ему приступить к выполнению задания.

— Разрешите идти? — спросил Максим, осознав, что разговор окончен.

— Иди, — кивнул Накаряков, откидываясь обратно на спинку стула.

— У Вас тут все строго. Как в армии, — с уважением заметил Анатолий Геннадьевич, который никогда в армии не служил.

— А как же, — с удовольствием ответил Андрей Валерьевич Накаряков, к которому обычно все заходили по-домашнему, без стука.

Максим выложил перед собой все три материала. Вот они снова встретились. Их однозначно связывало нечто большее, чем общий день регистрации в Книге учета происшествий и принадлежность к территории, курируемой участковым Мининым.