Наверно, мы с ним теперь представляем нелепое зрелище. Я изо всех сил обнимаю плетенку с травами, а Хродгейр обнимает меня с моей корзиной. Так тесно прижимает к широкой груди, что сквозь холщовую рубаху ощущаю не только обжигающий жар его тела, но и ровную, пульсацию сердца.

Лицо полукровки совсем рядом, я слышу его глубокое дыхание, вижу каждую щетинку на твердом подбородке и каждый шрам на крепкой шее. Откуда их столько? Жаль, что нет той книги, где рассказана их история. Любопытство снедает изнутри, я едва удерживаюсь от соблазна кончиком пальца прорисовать узоры по неровным рубцам.

Сквозь густые, темные пряди волос заметны заостренные кончики ушей — еще одна деталь, которая досталось ему от троллей помимо мощного телосложения и янтарных глаз.

Стараюсь смотреть на него незаметно, украдкой, но все чаще и чаще сталкиваюсь с его насмешливым взглядом. Приходится отвернуться с деланным равнодушием и притвориться, что любуюсь проплывающим мимо пейзажем.

Вдруг понимаю — тот едкий амбрэ, которым он пахнет, — это запах серо-голубой глины, предельно редкой в наших местах. Кажется, она обладает уникальными свойствами, но какими именно — никак не могу припомнить, как не напрягаю память.

Когда обманная куща заканчивается, и перед нами открывается обычная, заросшая мхом поверхность земли, бормочу:

— Спасибо большое! Дальше я сама.

Полукровка никак не реагирует, будто меня не слышит. Продолжает невозмутимо нести, еще больше ускоряя шаг.

Я бы повторила свою просьбу, но зачем? У мужчины прекрасный слух. Он услышал меня, но предпочел проигнорировать.

Мимо нас на хорошей скорости проплывают обычные лесные пейзажи, озаренные тусклыми лучами света. Почему он меня не опускает? Тревожный звоночек все громче дзинькает в голове. Спрашиваю:

— Разве тебе не было велено меня не трогать?

— Получить приказ и пообещать его выполнить — это две разные вещи. Я никогда не даю невыполнимых обещаний.

До меня не сразу доходит смысл сказанного.

Невыполнимое обещание — меня не трогать?

Почему он посчитал его невыполнимым уже несколько дней назад?

Ведь тогда он не мог знать про кущу и меня, в ней застрявшую.

Тревожный звоночек превращается в гулкий набат.

Мы одни. В лесу. Где недавно пропало уже девять девушек.

Сгинуть здесь — как раз топнуть, никакого труда не составит. Я давно потеряла всякое представление, где мы. А значит, нахожусь целиком в его власти. Захочет меня украть, сделать игрушкой для своих примитивных развлечений — разве смогу я, хрупкая тростинка, остановить эту махину из мышц?

Лепечу беспомощно: