Он пошарил по подкладке своей куртки, достал из карманчика сложенную вчетверо бумажку. Полицай долго читал при свете фонарика справку, выданную городской управой Тарасу Шумко, имеющему пятнадцать лет от роду, состоящему на учете в бирже труда и получившему разрешение отправиться в сельскую местность для приобретения продуктов.
— А почему в Германию на работу не поехал? — грозно спросил полицай.
— Не берут. Говорят — малолеток и специальности нет никакой. Ха! Я не против, я бы с дорогой душой. Чего так болтаться… Говорят — возьмем весной, когда пятнадцать тебе исполнится.
Полицейские обыскали подростка. Нашли: две старенькие тонкие кожаные стельки, шило, моток дратвы, иголку с ниткой, заколотую в подкладку шапки, маленький перочинный ножик со сломанным лезвием. Развязали мешок — там была темная, наполовину смешанная с отрубями мука. Мешок прощупали, муку несколько раз проткнули снятым с винтовки штыком.
— Ага, мука… — точно отвечая на вопрос, сказал хлопец. — Ячменная. Ничего, сойдет! Коржи будут хорошие.
Полицейские расспросили хозяйку хаты: когда пришел хлопец, о чем он спрашивал, не было ли с ним еще кого-нибудь. Перепуганная Ольга отвечала то, что знала.
— Чтоб завтра твоего духу здесь не было, — сказал, уходя, старший полицай хлопцу. — Слышишь, байстрюк? Чуть свет из села убирайся! Шляется тут всякое дерьмо собачье…
5. УТРО
Тарас учел совет полицейского. Он проснулся затемно, поел предложенную хозяйкой пшенную кашу, запивая ее взваром из сухих груш с ломтиками сахарной свеклы, и начал сейчас же готовиться в дорогу. Хлопец казался вялым, грустным, на вопросы хозяйки отвечал неохотно, рассеянно. Шутить, как вечером, уже не пытался. Его словно тяготила какая-то непосильная забота, мысль о чем-то неприятном, возможно, мысль о своей невеселой, горькой судьбе, заставляющей так вот бродить зимой от села к селу, ночевать в чужих хатах, вскакивать от окриков полицейских
И только когда наступила пора уходить, на лице Тараса снова появилось веселое, плутоватое выражение.
— Спасибо, тетя, за кашу. Пузо, как бубен. Могу любой марш отбарабанить.
— Ты, хлопец, не спеши ехать на работу в Германию, — сочла нужным сделать наставление Ольга. — Там тебя с калачами встречать не будут, не думай…
Тарас лукаво взглянул на Ольгу.
— Увидим, тетя, как оно обернется… Чего вперед загадывать. Желаю вам… В общем, в семействе у вас недостача, — хлопец покосился на висевшую на стене большую застекленную рамку с фотографиями, — так, чтобы вернулись целыми и здоровыми те, кого вы ждете.
— За это тебе спасибо, сынок, — прослезилась Ольга. Она вспомнила мужа, сына, ушедших в армию в первые же дни войны. — А ты, хлопец, — засмеялась сквозь слезы женщина, — как кончится война, приезжай к нам — оженим. Понравился ты мне, веселый, хозяйственный, мастер на все руки. Наша старшая велика для тебя, а Галя подрастет, будет как раз…
Младшая дочь Ольги шмыгнула за спину матери, Надя улыбалась, хлопец покраснел до ушей, засмеялся.
— Вы скажете, тетя, — такое придумали… Не поминайте лихом!
Все еще смущенный, Тарас поклонился и вышел из хаты, неловко задев ногой о порог.
На дворе только начинало светать, но на улицах уже виднелись люди. Сгорбившись, брели мешочники. С ведрами на коромыслах спешили женщины к колодцу.
Проехали сани с несколькими тепло, но разношерстна одетыми полицейскими. У многих из них на рукавах были грязноватые белые повязки с трафаретом “Полицай”. За санями осталась в морозном воздухе струя вонючего сивушного перегара.