— Нельзя мне, — напомнил я. — Так что про детей — правда. И умные, и красивые.
А про их несчастную судьбу говорить не стал. Может, когда-нибудь потом, да и то намеками, а пока ни к чему.
— Ну раз дети, тогда можно и жениться, — махнул он рукой и вновь поинтересовался, искательно заглядывая в глаза: — Может, останешься на свадебку-то, а?
Ну как тут откажешь.
Опять же теперь есть в чем появиться, так что полный порядок. Я даже придумал, какой сделаю подарок. Это будут два золотых дуката на цепочке — один жениху, а другой невесте. На сами цепочки уйдет третий дукат, должно хватить, а нет — есть четвертый, да еше один в запасе.
Вот только радовался я недолго. Вечером, ощупав ферязь, я понял, что в очередной раз недооценил остроносого. «Васятка Петров» сумел обнаружить мой тайник и выгреб его дочиста, кое-как зашив по новой.
Получалось, что я без штанов, но в шляпе. Одет как король, а питаться предстоит по-пастушески. Или, как здесь говорят, на брюхе шелк, а в брюхе щелк. Неизбежность найма на службу вновь возникла передо мной во всей своей красе. А еще через пару дней это не просто вошло в мои планы, но стало жизненной необходимостью, поскольку обнаружилось такое, что…
Лишь бы гости не подвели…
Лишь бы прибыл тот, кто мне нужен…
Глава 5
САКМАГОН[11] КОРОЛЯ ФИЛИППА
— А где разместить меня мыслишь? — как бы, между прочим спросил я озабоченного чем-то жениха за пару дней до его бракосочетания.
— О том не печалься, — беззаботно махнул рукой Борис— Не обижу. К тому ж ты — гость великий, иноземец, да еще князь. Не у каждого боярина такие на свадебках гуляют. А коль подмечу недовольство, так напомню, что ты у нас наособицу, без места[12]. Да и без того навряд ли кто из моих обидится, ежели я тебя вперед усажу. Мыслю, такого соседа каждый почтет за честь близ себя зрить. Даже князь Михаила Иваныч Воротынский в обиде не будет.
— Точно ли? Он же из первейших, — выразил я свое сомнение. — Там, в Москве, у стола государева, поди, и не с такими иноземцами сиживал.
— Когда оно было-то, — присвистнул Борис— Я в пеленах тогда еще полеживал, а Ириша и вовсе не народилась. Опосля того много водицы утекло. Он же потом погрубить царю-батюшке успел да в опалу угодил. Ныне же хошь и вернули его с Белоозера, да прежнего не воротить. Государь и вотчины его, кои в казну забрал, и то не все вернул — и Перемышль у себя оставил, дескать, в опричнине он, и Воротынск. А потом уж, позапрошлой зимой, и то, что до того отдал, — тоже обратно забрал, мену сделавши.
— И что он взамен дал? — поинтересовался я.
— Стародуб Ряполовский вместях с уездом, да и то вышло не пойми что. Одно дело — пращуров добро получить. Тогда они — вотчины. А коль из рук государя, тут уж вроде как поместья выходят. Вроде и твои, а коль службу худо несешь, то и забрать могут.
— Но князь-то ее справно несет, — возразил я.
— Не скажи, Константин Юрьич… — таинственно протянул Борис— Гневался на него этим летом государь. Дескать, сакмагоны его вовсе от рук отбились. Жалованье царское имут, а бдят за сакмами неисправно, да чтоб никто того не сведал, ложью прикрываются, пугают то и дело. По весне татаровья всю украйну[13] рязанскую опустошили. Кто виноват? Сакмагоны не упредили. По осени весточки прислали, что, мол, тридцать тысяч в степи появилось. Иоанн Васильевич, поверив им, сам с полками Русь боронить вышел, ан глядь — а татаров-то и нету. Так что ныне не в чести князь Михаила Иваныч у государя нашего. Потому и уехал сюда из Москвы. Благо, что предлог имелся — у него тут недалече братанична[14] в Горицком монастыре проживала, инокиня Александра, да совсем недавно померла, вот он и отпросился у государя. А тот и не держал — мол, езжай с глаз моих куда подале, коль службу править в тягость. — И озабоченно спросил меня: — А что ты все про Воротынского пытаешь? Али опалу на нем зришь? Так ты поведай, не таись.
Я неопределенно пожал плечами. Отвечать не хотелось, но и молчать было нельзя.