— Ну тут уж ты малость того, — крякнул князь и бесшабашно махнул рукой. — Ин быть ныне по-твоему. Семь бед — один ответ.
Мы не расстались. Скинув на плечи своего второго воеводы и тестя Ивана Васильевича Шереметева, разборку гуляй-города и весь наряд[74], Воротынский, прихватив меня с собой, поспешил вперед. С трудом сдерживая нетерпение, он все-таки дождался полков из Каширы и Лопасни, которые также шли налегке, бросив обозы, после чего уже без остановок устремился в погоню за Девлет-Гиреем.
Тот и впрямь не торопился — уж больно гладко все получалось. Удалось мне рассчитать его расклад мыслей. Если исходить из скорости его продвижения, крымский хан явно опасался подвоха. Судите сами. От Сенькиного брода до Москвы по прямой сотня верст. Для летучей татарской конницы два дня пути. Перешел он на наш берег Оки в ночь на воскресенье, двадцать седьмого июля. Но за двое последующих суток его войско прошло всего половину, верст пятьдесят, не больше.
Да, изрядной помехой был полк правой руки. Ратники князя Никиты Романовича Одоевского, зайдя с фланга, со стороны реки Нары, тормознули его изрядно. Пока он с ними дрался, в спину татарского арьергарда с разгону врезался передовой полк. К тому времени его большой воевода князь Андрей Петрович Хованский уже выбыл из строя, получив тяжелое ранение, но второй воевода князь Хворостинин оказался на высоте положения. Он не просто возглавил полк, но так им командовал — любо-дорого посмотреть.
Девлет-Гирей остановился, решив, что пришло время разобраться со всеми оставшимися позади, и бросил против Дмитрия Ивановича с десяток свежих тысяч, если считать по горевшим кострам. В это время подоспел со всеми остальными полками и Воротынский. Крымский хан бросил еще столько же. Вообще-то силы были почти равные, можно и потягаться в открытом бою, но тут снова встрял я, заикнувшись о недопустимо больших потерях, которые обязательно будут с нашей стороны.
— Победы без покойников не бывает, — отмахнулся от меня повеселевший Михаила Иванович, но я не отставал и напомнил то, о чем говорил еще под Серпуховом.
— Если сейчас ударим, Девлет может заподозрить, что Москва и впрямь без защиты. Иначе чего бы мы торопились, — пояснил я. — Зато если начнем увиливать от сражения, но перегородим обратный путь, то он решит, что мы дожидаемся второго войска, и сам станет торопиться. А когда человек торопится, то обязательно натворит глупостей. Пусть он увязнет как следует. К тому же гуляй-город почти готов. Сядем в него, и нехай татары ломятся.
— Славно ты сказываешь, — вздохнул Воротынский. — Вот токмо ныне мы по-моему поступим. Нельзя нам садиться в гуляй-город. Обозы-то с припасами невесть где. Чрез три-четыре дня народ сухари подъест и голодать учнет, а на голодное брюхо в битву идти — хуже нету. Сила не та. Если б и впрямь войско было, чтоб по нему со спины ударить, тогда…
— Будет войско! — выпалил я. — Обязательно будет! Михаила Иванович помрачнел, нахмурился и сурово прогудел:
— Ты, фрязин, думай допрежь того, яко речи вести. И где ты его сыщешь? Из Новгорода приведешь? Али из Ливонии? — И уже более мягко добавил: — Я ж понимаю, Константин Юрьич. Слово не воробей, но летает резво. Иной раз и случайно вырывается. Серчать не буду, ибо памятую, что ты под Серпуховом сказывал. Но одно дело помыслы ворога угадать, и совсем иное — из ниоткуда ратников изыскать. Тут и колдун не подсобит.
Я еще раз прикинул расклад. Хворостинин из четырех с половиной тысяч одну уже положил, у Одоевского из трех с половиной потери примерно такие же, как и в передовом полку. У самого Воротынского где-то семь — еще тысяча вместе с немцами Фаренсбаха сидят в гуляй-городе, и их считать нельзя. Всего, стало быть, тринадцать. Плюс полк левой руки и сторожевой, но они совсем куцые — в общей сложности на три с половиной тысячи. Девлет же выставил больше двадцати.
Народ-то у нас подобрался лихой, каждый десятый из сакмагонов, а значит, стоит двоих, а то и троих обычных ратников, так что победить и впрямь можно, только у крымского хана эти дюжины — третья часть от общей численности, если не меньше, а у нас — все. Ну победим мы, потеряв треть, а то и половину, а кому воевать с остальными татарами? Нет, тут как на Курской дуге — надо держать оборону, пока не обескровим атакующих, а уж потом…
— Считай, что есть у тебя колдун, Михаила Иваныч, — твердо сказал я.
— Не ты ли? — с ехидцей поинтересовался Воротынский и опасливо огляделся по сторонам, хотя и без того было ясно, что на пригорке, откуда открывался чудный вид и на близлежащую деревушку Молоди и даже на легкую каемку щитов гуляй-города, поставленного в отдалении, мы с ним одни.
Убедившись, что рядом никого, он миролюбиво посоветовал:
— Ты, Константин Юрьич, так боле не шуткуй. Я-то пойму, а ежели кому иному о колдуне поведаешь, худое может приключиться.
— А мне нынче не до шуток, — уперся я.
Моя идея, которую я выложил Воротынскому, была похожа на замысел поимки Шер-Хана как две капли воды. Согласно ей, этим запасным, или вторым — называй как хочешь, — войском должна стать часть и без того скудных сил самого Михаилы Ивановича, которым — но только после того, как измотаем татар, — предстояло пробраться в обход всей армии Девлет-Гирея и в нужный момент ударить с тыла.
Воротынский ухватился за нее сразу. Ему не понравилось единственное — пока будет осуществляться сам обход, вся оборона ляжет на плечи пеших ратников да на немецкую дружину.