— А мне-то всегда казалось, детектив должным быть умным и предусмотрительным. Видимо ошибалась.
Справа, из коридора донесся натужным и одновременно словно смущенный кашель. Очень знакомый, можно сказать, почти привычный.
Обернувшись, я заметила Грейстока, разглядывающего меня и Уолша во все глаза, тяжело опираясь на стену, того и гляди свалится. Вот и что его носит по дому в таком-то состоянии? И почему для него кресло-каталку никто не додумался завести?
— Милорд, с вами все хорошо? — с опаской уточнила я у мужчины, прикидывая, нужно ли нас с Лансом кидаться ему на помощь и на закорках тащить к дивану какому-нибудь или прямиком в спальню.
Грейсток вымученно улыбнулся и покачал головой.
— Нет-нет, мисс Лэйк, спасибо за ваше великодушное предложение, но со мной все в порядке. Действительно в порядке.
Лоуэлл говорил с убежденностью человека, полностью уверенного в правдивости своих слов. Ее я всегда умела видеть и ни с чем не путала. Но если сейчас все хорошо, что же происходит, когда плохо?
Повисла неловкая пауза. Мы втроем просто переглядывались, и я про себя гадала, что произойдет раньше: мы найдем хоть какую-то тему для необременительной беседы, или граф все-таки хлопнется в обморок.
— Вы, вероятно, хотели прогуляться в замковом саду? — первым разрушил хрупкое напряженное молчание Грейсток. Молодой мужчина, как обычно, говорил самым любезным тоном, будто одно наше присутствие для него уже большая радость. — Снаружи все стихло, однако почистить дорожки никто не удосужился. Мы вообще отдаем сад на волю стихии. Ни у кого здесь нет привычки гулять по саду, когда ложится снег.
Бродить по сугробам, пусть еще и не самым глубоким — невелика радость, я уже буквально предчувствовала, как снег попадает в ботинки, разом превращая их из защиты от холода в пыточный предмет.
— На улицу нас совершенно не тянет, — поспешила я сообщить о своей принципиальной позиции относительно прогулок по снегу. А то вдруг из желания угодить граф погонит своих холуев чистить снежные завалы. Тогда точно придется бродить на улице хотя бы ради уважения к чужому труду.
— Мы просто хотели взять небольшой перерыв и осмотреть замок, сэр, — подключился к разговору Уолш, который решил во что бы то ни стало обрыскать тут каждый закоулок, с моего благословения или нет.
Вот же хитрый жук!
Но не думает же он, в самом деле, что нас с разрешения самого графа Грейстока проведут по каким-нибудь пыточным или лабораториям. Нет, по тем, что не действуют, могут и устроить экскурсию, но вот если где-то есть нечто, действительно противозаконное или хотя бы не предназначенное для чужих глаз, нас и на милю не подпустят.
— Корбин, безусловно, заслуживает самого пристального внимания, — обрадовался Грейсток так, словно это ему самому уделили внимание, а не только родовому гнезду его семьи. — К сожалению, мне самому не по силам обойти с вами замок, но, думаю, миссис Кавендиш с удовольствием покажет и расскажет все, что только может вас заинтересовать. Она очень эрудированная и образованная женщина, и всю свою жизнь посвятила Корбину.
Чего лично мне вообще не хотелось — так это иметь дело с домоправительницей больше необходимого минимума. Думаю, в связи с последними событиями с нее станется нас и замуровать где-нибудь в подвале до скончания веков. Ну, чтобы не смели спать в одной комнате, не будучи в браке.
— Не хотелось бы так утруждать миссис Кавендиш, — поспешно выпалила я, всерьез опасаясь, что нам навяжут такого «потрясающего» во всех смыслах гида. Уж потрясений от достойной леди предвидится немало. — Наверняка у нее и без того много дел, и нет свободного времени, чтобы тратить его на развлечение гостей.
Граф пожал худыми плечами.
— Разумеется, у миссис Кавендиш множество обязанностей. Корбин — это не только огромный замок, который постоянно нуждается в присмотре, но еще и земельные владения, арендаторы, у которых возникает тысяча вопросов и проблем. К моему великому прискорбию, здоровье не позволяет мне заниматься делами владений самостоятельно, и я переложил все на плечи Лэмптона и миссис Кавендиш.
Грейсток улыбался, пока говорил, спокойно и ясно, но его слова звучали не слишком-то и радостно. В свои двадцать четыре года не иметь сил и здоровья на то, чтобы разбираться со своими бумагами — честное слово, веселья мало.