Бледная как мел и испуганная до икоты, Виктория, зажавшись в сырой угол тюремной камеры, украдкой выглядывала через плечо Седого на голого Чеха. Разъярённым зверем мечущегося по камере и время от времени перепрыгивающего через вытянутые ножищи, расположившейся на полу Галы. Наконец, шмыгнув носом, она насмелившись спросила на ухо у Седого.
— За что нас арестовали, а?
Но тот, лишь злобно скривился в ответ. Сейчас он был вовсе не похож на того стесняющегося и робеющего при ней мужчину, заглядывающего с надеждой в глаза и приминающегося от неловкости с ноги на ногу, сейчас он походил на матерого хищника, знающего что угодил в западню и старательно ищущего выход из этой ловушки. Страх, мурашками пробежал по замерзшей спине женщины, создавая ощущение вздыбленной шерсти и она, прижав руки к груди вжалась сильнее в угол. Раздавшиеся глухие шаги по тюремному коридору, а затем стук запоров на двери камеры, отвлекли ее от осознания действительности. В распахнувшуюся дверь, сперва вошли трое бойцов, беря всех на прицел автоматов, а затем, еще двое втащили перебинтованное тело, которое бесцеремонно бросили на пол. Пока Виктория хлопала длиннющими ресницами, пытаясь сообразить кто это. Гала, подскочив на ноги, содрала с себя камуфляжную куртку и расстелив ту на полу, аккуратно перетащила на нее нового сокамерника. Подскочивший к перебинтованной с ног до головы Насте, Чех. Утробно зарычав в голос, заорал на всю камеру.
— Твари, всех перережу. Никого не забуду, жизнь положу, но каждый голова отрежу. Собаки, все собаки. Никого не прощу про всех узнаю. Кто в другой место сбежит жить все одно найду.
Ревел разъяренным зверем, голый мужчина.
Меж тем, Седой с Галой расположившись по бокам от переломанного тела Насти, позвали ошарашенную Викторию.
— Посмотри, что с матерью?
Выбравшись на просьбу из своего угла, женщина, неосознанно ступая на цыпочках, подошла к лежащей на куртке Суке. Начав осмотр, она явственно почувствовала, что в этом куске мяса, практически нет жизни. Собравшись, она, подняв голову и твердо посмотрев в глаза Седому, огласила свой вердикт.
— Она до утра не доживет. Вообще непонятно почему она еще жива. У нее помимо переломов всего, разрывы внутренних органов.
И на напряженные взгляды своих сокамерников, тяжело вдохнув, проговорила.
— Без шансов.
Гала, недовольно зыркнула на нее своим мертвячьим взглядом, словно это она виновата, что этой женщине жить осталось всего ничего, после приподняла голову Насти и попыталась что-то засунуть ей в рот, проговорив негромко своим противным свистящим голосом.
— Ну это мы еще посмотрим кто кого переживет.
От ее попытки что-то просунуть в рот, лежащей мертвым кулем на полу Насте, та засипела. После чего, квазуха, громко просипела на всю камеру.
— Детки, вода нужна, а то не протолкну.
Все присутствующие уставились на раскрытую ладонь Галы. На ней лежала белая жемчужина, поблескивая в слабом свете камерного фонаря, вмонтированного в бетон над входной дверью. Виктория, смотрела на это диво Улья на огромной ладони квазухи с расширенными глазами. Она до этого видела жемчуг, трижды, один раз даже большую красную. Но это, это легенда. Меж тем, голый Чех не раздумывая подскочил к лежащей на полу Насте и буркнув со своим акцентом…
— Сейчас сделаю.
Вцепился себе в руку зубами, раздирая плоть по живому. Седой, осторожно приподняв голову женщины придерживал ту, Гала, своим когтем пропихивала жемчужину в глотку Насте, а голый Чех, стоя на четвереньках, заливал ей в рот свою кровь, стекающую алой струйкой по волосатой руке. Когда все было законченно, Гала, оторвав добротную полосу от своей нательной рубахи, перебинтовала рану, плотно перетянув прокушенную руку Чеха.
— Валить надо отсюда. В натуре, мы куму точно живыми не нужны. Утром за язык потянут и запоем соловьями. Значит до утра нет смысла с нами возиться. Кумекаю за тему что к полночи нас жмурить придут. Жмет в натуре время как ботинки пальцы натирая.
Высказал в слух свои размышления Седой, посверкивая своими фиксами в слабом свете камерной лампы.