– Двигатель не заведётся. Еле на соплях дотянул, уже работать стал с перебоями. Нужно с мели снять и от берега оттолкнуть. Я сейчас спущусь.
Рядом плюхнулось тело этого Сусанина. Вообще, лодка покачивалась на небольшой волне ею же и организованной. Не плотно засели. Обошли, уцепились за нос, и попытались оттолкнуть самолёт от вражеского берега. Нет. Не хотит.
– Он на правом поплавке сидит, товарищ комбат, – умывшись ледяной водой, сделал вывод пилот.
– Давай быстрее, а то у меня уже ноги сводит. Особенно правую, она и так ушибленная, – погрёб к середине крыла Брехт.
Можно сказать, что лодка летающая, она же МБР-2 (Морской Ближний Разведчик Второй) если не пассажирский вариант, который батальону достался, это большой по нонешним меркам самолёт. Точно – один из самых больших. Размах крыльев девятнадцать метров и вес даже при пустых баках, как сейчас три с половиной тонны. До поплавка целых пять метров по ледяной воде. Попытались его приподнять и сдёрнуть. С десятого раза, когда догадались раскачивать лодку, это получилось. Чуть развернули и опять поплыли к килю. После матов и кряхтений смогли сдвинуть и его. Самолёт сразу чуть просел и закачался на воде ровно, задевая обоими поплавками воду студёную. Оттолкнули от берега, как смогли, и забрались в открытый люк пассажирского отсека. Замычал японец. Брехт, после того, как его вырвало, сунул ему кусок верёвки в рот. Пришлось вынимать, а то ещё помрёт. Пилот достал из-под скамейки два весла небольших, и им опять пришлось идти купаться. Брехт поплыл к правому поплавку, а Сергей – он же Сусанин, к левому, взобрались на них и попытались грести, как на каноэ. Через три минуты Иван Яковлевич согрелся, а через час высох. Ещё через час они причалили к своему берегу. И тут же попали под прицел целого взвода милиционеров. Те, видимо, давно за ними наблюдали (всё же ночь лунная), и только лодка ткнулась носом в берег, как «менты поганые» из кустов выскочили, и давай кричать про руки вверх. Ну и ладно, можно поднять, главное, приключение закончилось и до своих добрались, да и до Хабаровска тоже.
А ещё через минуту и пограничный катер зарычал подходя. Гады, где были, пока они двумя игрушечными вёслами эту махину вперёд толкали?
– Я командир отдельного разведывательного батальона имени Иосифа Виссарионовича Сталина! – прокричал Брехт в темноту.
Руки не опустил, ещё пальнут «синие» с перепугу. К нему подплыл катер. Почти такой же, как они у японцев недавно топили. Может, чуть покороче.
– Документы? – ну, точно пограничники, сразу документы им подавай.
– Лапы и хвост – вот мои документы, – хотел им крикнуть в ответ, чтобы шум работающего двигателя на катере перекричать. С катера на него направили прожектор. Вон чё есть у погранцов. Себе тоже такой нужен. Иван Яковлевич сделал себе зарубочку в памяти про прожектора и полез в карман гимнастёрки. Твою ж, налево. Он с документами искупался. Там всё размокло, должно быть. Нет, он не дурак совсем и удостоверение таскал в специальном кожаном конвертике, но он ведь не герметичный, от пота и грязи спасёт, а вот вода дырочку найдёт. В кожу, начитавшись сказок попаданческих, с обеих сторон ещё и железные пластинки вставлены в миллиметр толщиной. Прямо ведь напротив сердца карман расположен. От пули должен девайс защитить.
Полез, достал. Промокло, как и предполагал. Сунул пограничникам.
– Ребята, у меня срочный приказ командарма Блюхера прибыть к нему. А вчера к нам на озеро Хасан Трилиссер с начальником НКВД по Приморскому краю Дерибасом Терентием Дмитриевичем приезжали. Там инцидент серьёзный.
– Щас гляну, – донеслось с катера и, свесившись с борта, пограничник дотянулся до удостоверения, – Почему плывёте с китайского берега?
– Горючее кончилось. Куда хватило, до туда и дотянули. – Встрял пилот.
– Ладно, поднимайтесь на борт. Отвезём к начальству вас, пусть они разбираются, шпиёны вы или не шпиёны, – через пару минут раздалось сверху, видимо что-то осталось не размытое на удостоверении.
– Ребята, там у нас в пассажирском отсеке японский офицер пленный лежит, его тоже захватите.
Мигом попрыгали в воду с катера погранцы и тут же раздалось.
– ……… твою!!! – Ага, унюхали. А сам Брехт как четыре часа терпел?
Событие пятьдесят девятое