«Иерарх Клотен выкрикивает свои обвинения. Жрец в красном слушает. Гвидерий молчит».

«Рассказывай мне обо всем».

Лайам осмотрел алтарь, полку, вырубленную за ним, и сундук, на ней помещавшийся… Затем взгляд его побежал к куполу — по звеньям цепи. Да, забраться туда будет непросто, — впрочем, должно быть, не сложнее, чем подняться по внешней стене.

Сбросив сапоги, Лайам вспрыгнул на полку и взялся за цепь. Зазоров в ней не было, но звенья были достаточно велики, чтобы хвататься за них. Металл показался ему жутко холодным.

«Иерарх Гвидерий отвечает Клотену».

Лайам сосредоточенно пыхтел, перебирая руками. Поначалу все шло не так уж и плохо; звенья были достаточно широки, чтобы служить опорой для ног.

«Я юркая, проворная ящерка, ящерка, ящерка», — повторял он снова и снова, поднимаясь по холодной, сухой цепи. По спине его заструился пот.

«Красный жрец рассказывает, что могут и чего не должны делать бойцы».

Лайам добрался до второй скобы и ухватился за нее, перенося вес тела на ноги, чтобы дать отдых рукам.

«Не смотри вниз. Интересно, далеко ли до пола? Совсем не интересно. Достаточно, чтобы расшибиться в лепешку».

Дальше цепь наискось шла к куполу. Самый сложный отрезок пути. Лайам шумно вздохнул. Он слишком медлит, оттягивая неизбежное и теряя уверенность.

— Вперед! — приказал он себе. — Пошел!

— Дядя?! — раздался снизу голос Мопсы. — Эй, где ты?

— Следи за дверью! — прошипел Лайам, оглянувшись через плечо. Это было ошибкой. Девчонка стояла у ямы с огнем, в сотнях миль от него. Достаточно далеко, чтобы расшибиться. И не в лепешку, а вдребезги. Достаточно далеко.

С улицы вновь донеслось пение походного горна, и Лайам крикнул:

— Следи за дверью, маленькая паршивица!

Мопса задрала голову и от удивления разинула рот. Затем (примерно через пару часов), захлопнув его, она побежала к двери.

Лайам ухватился за цепь, отходящую от стены, закинул на нее ноги и пополз вперед, пуская теперь в ход еще и колени. Из юркой ящерицы он превратился в довольно неуклюжую обезьяну, карабкающуюся по нескончаемой ветке. Пот ручейками тек по всему его телу, делая пальцы скользкими, вызывая зуд в голенях. Лежавшая в пристегнутом к поясу кошельке связка отмычек звякнула, и Лайаму сделалось тошно при мысли, что она выпала из него. Плотно ли он завязал кошелек? Лайам замер и прислушался, зажмурив глаза… Ответного звяканья снизу не донеслось. Должно быть, кошелек все же завязан.

Он вновь превратил себя в обезьяну, обезьяну ловкую, сильную, стремящуюся добраться до крюка, ввинченного в каменный свод. «Правда, ни у одной обезьяны на такое не хватило бы дури», — подумал Лайам, но тут же прогнал эту мысль и пополз дальше.

Голову стало тяжело держать на весу. Она запрокидывалась — все больше и больше. Вот уже можно видеть верхний косяк над входными дверьми… срединную их часть… дверные ручки… Лайам поднял голову прежде, чем показался пол; в результате перед глазами его все закружилось.