«Все, — сказала я себе, — теперь матери не удастся удержать меня. Я поеду в Барселону».
И все же мать попыталась удержать меня. О письме я сообщила ей за столом, когда мы с Майком в следующее воскресенье навестили моих родителей. Мать не прокомментировала сообщение, но отец выразил удивление.
— Завещание? Его должны были зачитать, а наследство поделить вскоре после смерти Энрика. Неужели он оставил два завещания? С условием вскрыть второе через четырнадцать лет после чтения первого? Как странно!
Да, это было странно, очень странно. И загадочно.
— Не стоит ехать, Кристина, — сказала мне мать, когда мы остались наедине. — Все это кажется мне подозрительным. Что-то в этом есть необычное, зловещее.
— Но почему? Почему мне не следует ехать?
— Не знаю, Кристина. Это сообщение о втором завещании абсурдно. Кто-то хочет завлечь тебя в Барселону.
— Мам, ты что-то от меня скрываешь. В чем дело? Откуда этот страх? Почему мы туда никогда не возвращались, даже на короткое время? Почему ты не поддерживаешь отношений со своими друзьями?
— Не знаю. Это предчувствие, что там тебя ожидает что-то плохое.
— Я все равно поеду.
— Не нужно, Кристина. — В ее голосе звучала тревога. — Забудь обо всем этом. Откажись от поездки. Пожалуйста.
Об отшлифованные подножия скал бешено бились волны. Они тащили за собой камни, и те, переворачиваясь, ударялись с глухим звуком, напоминающим стук костей. По небу мчались маленькие облака, и на ужасную сцену внизу падали то тени, то солнечный свет.
На пляже группа мужчин в грязных лохмотьях, прикованных друг к другу и к деревянному брусу, кричали и спорили, что лучше: бежать или защищаться. Кое-кто молился, ожидая своей участи и безучастно глядя на то, как рубят головы их товарищам.
Кровь заливали камни, землю, мертвые тела, тех, кто в отчаянии спорил, и… мои руки. А солнце то освещало сверкающую сталь палачей, то пряталось за облака. Смерть, как тень, стелилась по земле и оставляла трупы. Меня охватила глубокая печаль, но я была с теми, в серых туниках, кто умело и быстро оттягивал назад головы своих жертв и одним или двумя ударами ножа разрезал им горло до самой яремной вены. Один из моих товарищей, более молодой, убивая людей, плакал. А палач в темной тунике, украшенной справа вышивкой, поблескивал красным крестом, таким же, как и на моем перстне. Человек с кольцом был там. Он командовал убийцами, и все, что я видела, происходило на его глазах, тоже полных слез. Крики затихли, и движение приостановилось. Когда последний пленник испустил дух, человек с кольцом встал среди камней на колени, чтобы помолиться, и мне передалась его боль. Я тоже безутешно заплакала. Невыносимая жалость шла из глубины души.
Очнулась я, сидя в кровати. Я действительно плакала, а чувство горечи и душевная боль были настолько реальными, что заснуть мне больше не удалось. К счастью, до того времени, когда я обычно вставала, оставалось всего полчаса, и я провела их, размышляя о своем ночном кошмаре. Что со мной происходило? Неужели на меня так воздействовал посмертный подарок Энрика? Связано ли это кольцо с ночными видениями прошлого, полными душевной боли? Посмотрев на свою руку, я заметила, что кольцо с кроваво-красным рубином блестело гораздо сильнее, чем кольцо с бриллиантом, свидетельством любви. Когда наконец зазвонил будильник, я испытала неимоверное облегчение. Как же мне хотелось вернуться в реальный мир!
ГЛАВА 7
Спохватилась я уже после того, как закончилось утреннее слушание дела в суде. В моей сумочке не оказалось ни телефона, ни ключей, хотя бумажник и прочие вещи были на месте.
И как только я потеряла их? Странно.
— Рей, — обратилась я к коллеге, — дай мне свой мобильник. — Сеньор Ли, у меня пропали ключи на брелке. Звоню вам на всякий случай. Имейте это в виду.
Он выразил крайнее удивление, и это встревожило меня.