— Ступайте, господин Синицын! Меня ждут государственные дела!
Едва Федотов произнес последнюю фразу, как двери его кабинета открылись, и на пороге появилась Сашенька.
— Прошу вас, господин профессор, — она сделала приглашающий жест, — позвольте, я помогу вам одеться.
Профессор спешно покинул президентский кабинет. Он был подавлен, раздосадован и не переставал ругать себя за столь неубедительную речь. Зато Сашенька была сама доброта. Закутывая ученого в тулуп, она ласково успокаивала старика, мол, все будет хорошо, просто сейчас Президента ждут срочные дела, но позже он детально изучит все представленные ученым документы. Наконец процесс облачения профессора в зимние одежды был завершен, и Сашенька закрыла за ним массивные двери президентской приемной.
Как только шарканье профессора стихло, она вошла в кабинет Президента и, томно улыбаясь, обвила его шею руками.
— Подслушивала? — усмехнулся Федотов. — По глазам вижу!
— Да, милый, — созналась Сашенька, — просто было так интересно, у профессора в распечатках чуть ли не в каждом предложении упоминалась Шаро Предрекшая, я не смогла удержаться!
— Не ври, — весело хмыкнул милый, будучи старше своей новой пассии в два раза с небольшим. — Великая Шаро тут ни при чем, ты подслушиваешь все подряд.
— Я больше не буду! — пообещала Сашенька. — Дорогой, неужели тебе совсем не интересно узнать, что на самом деле под той плитой? — Она задержала дыхание от любопытства.
— Не интересно, — ответил Федотов. — Совсем.
— Значит, ты не пошлешь туда рейд? — погрустнела Сашенька.
— Пошлю.
— Правда?! — обрадовалась помощница. — Но ты же сказал, что тебе не интересно!
— Мне - нет, — снисходительно улыбаясь, объяснил Федотов. — Но самое позднее к исходу завтрашнего дня о находке Синицына будет знать весь Центр. Рано или поздно об этом узнают и другие. Так что это уже политическое событие. И я должен разумно на него отреагировать. Заодно попробуем извлечь из всего этого выгоду. Проведем разведку местности за рекой Жабня на предмет технологических раскопок. И если от Новодевичьего монастыря остались хотя бы развалины, то там наверняка зимуют лиги, вряд ли много - уж больно голодно переживать морозы в развалинах, в лесах-то полегче будет. Но кто-то наверняка не захотел уходить с мест своих так называемых святынь, да и других можно будет насобирать на обратном пути. Так что отправим с рейдом «свинарник» и обзаведемся новыми рабами, их сейчас очень не хватает - многие издохли в такой холод.
К центральному выходному шлюзу Периметра Синицын явился за добрых полчаса до назначенного времени. За прошедшую неделю под действием сильного ветра температура внутри упала до минус сорока двух градусов, но, несмотря на жуткий холод, возле входа собралась солидная толпа провожающих. Последние пять дней весь Центр только и говорил о предстоящем рейде, любой разговор, начинавшийся по вполне обыденному поводу, менее чем через пять минут сводился к обсуждению готовящегося предприятия. Из-за непрекращающейся пурги отправление рейда откладывалось вот уже трижды, но сегодня с самого утра за Периметром стоял полный штиль, и было понятно, что выезд состоится. Проводить колонну пришли несколько тысяч человек, и сейчас закутанные в стандартные тулупы и ушанки люди переминались с ноги на ногу, не давая себе замерзнуть, из-за чего вся эта огромная масса народа напоминала профессору волнующееся рябью море.
Всю неделю Синицын находился в приподнятом расположении духа. Это был его звездный час, недаром его коллеги по ученому цеху, не скрывавшие своего пренебрежительного отношения к его историческим изысканиям, все как один, рассыпались в поздравлениях, едва канцелярия Президента объявила о его открытии и предстоящем рейде. Первые два дня профессор только тем и занимался, что отвечал на звонки и принимал заверения в крепкой и искренней дружбе. Потом началась тщательная подготовка к рейду, сопутствующие расчеты и уточнения, и стало не до лизоблюдов. Синицын до последнего не верил, что ему будет позволено войти в состав рейда, но Президент согласился удовлетворить его прошение неожиданно легко. И вот теперь, облаченный в новенькую, прямо со склада, боевую экипировку, профессор гордо подходил к массивной громаде главного шлюза. Эмоциональный подъем был настолько велик, что старик забыл о своей одышке и шагал так бодро, будто на него не надели добрых пятнадцать килограмм снаряжения, но наоборот, сняли с плеч лет сорок. Люди, собравшиеся у входа, при виде человека в скафандре биологической защиты расступались, освобождая дорогу. Многие приветствовали его жестами, и хоть узнать кого-либо среди людей, затянутых в лицевые повязки, было проблематично для слабых старческих глаз, профессор старался отвечать всем легкими кивками и улыбкой. Увесистый гермошлем противогаза делал это занятие далеко не таким простым, каким оно могло бы показаться на первый взгляд. К тому моменту, когда Синицын вошел внутрь здания, его шея уже отказывалась повиноваться хозяину. Створ внутреннего шлюза за его спиной закрылся, и ученый остановился, в нерешительности оглядываясь вокруг.
— Профессор Синицын? — Звук шел откуда-то издалека, словно из глубокой бочки. — Николай Федорович?
Профессор развернулся на голос и вздрогнул от неожиданности. Прямо перед ним стоял крупный мужчина в военной форме с капитанскими погонами.
— Можете снять противогаз! — Он постучал пальцем по профессорскому лицевому щитку. — Он вам пригодится позже.
— Ах, да, — спохватился ученый, — разумеется! — Он суетливо завозился с креплениями гермошлема. — Совсем позабыл, совсем. Я от дома пешком шел, а в нем, знаете ли, гораздо теплее, термоконтур совсем новый, превосходно держит температуру…