— Сядьте. Разговор долгим будет, — мрачно заключает он.

Настя остается стоять у двери, я присаживаюсь на табуретку в углу. Сил стоять нет. Коленки подкашиваются от надвигающегося шторма. А в том, что будет штормить, почему-то уже не сомневаюсь.

— Ваш отец… — начинает Леонов и замолкает. На его лице играют желваки, кадык дергается, челюсти плотно сжаты. — Вы знаете, что у вашего отца непростая должность. От него зависит…

— Давай без прелюдий, Давид. Просто скажи правду! Скажи чертову правду! — громко требует Настя, тяжело дыша.

— Его убили, — выдыхаю я, поняв это гораздо раньше, чем смог сказать Давид. Потому что слишком хорошо его знаю. Потому что в голове до сих пор его слова вертятся: «Все пошло не по плану… Пришлось импровизировать… Может случиться так, что только вы друг у друга останетесь…»

У Давида всегда все как часы отлажено было. А тут не по плану. И вовсе не из-за Насти. Это произошло из-за спешки. Потому что на кону была жизнь.

— Не говори так, — резко поворачивает ко мне голову Настя. — Он жив! Слышишь? Жив! Ты его никогда не любила и была бы рада, если бы он умер, но он жив, и совсем скоро мы увидимся.

Я не обижаюсь на ее слова. Знаю, что она это не со зла говорит. Это отчаяние. И боль.

— Отвези меня к нему, Давид. Я к папе хочу! К папе!

— Успокойся, — мягко произносит он, замечая, что творится с Настей.

Я же притихла в углу. Я всегда все переживала в себе. Смерть бабушки, развод с Давидом, последствия аварии. Редко позволяла чувствам вырваться наружу, и то не при свидетелях.

— Он хотел защитить всех, но не получилось, — произносит Давид и осторожно, чтобы не заметила Настя, закрывает на ключ дверь. При этом смотрит на меня. Проверяет мою реакцию, боится, что сорваться смогу. У меня же перед глазами все расплывается, первая слезинка скатывается по щеке.

— Не получилось? Но мы ведь живы. А мама? Мама где? — допытывается Настя.

— В безопасном месте.

— И папа там?

— Нет, Настя. Мне очень жаль, но… — Давид делает глубокий вдох. — Вячеслава Владимировича убили. Предали и убили.

Его слова словно выстрел. Пуля застревает глубоко в сердце. И в Настином, и в моем. Как бы там ни было, несмотря на наши разногласия, он был и моим отцом. Мне было спокойно, что он где-то там есть. Живой. А сейчас и его нет. Человека, который когда-то дал мне жизнь.

— Я не верю тебе, не верю! — выкрикивает Настя, хватаясь за ручку двери, но дверь не поддается.

— Успокойся. — Давид пытается обнять ее, но она его отталкивает, бьет кулачками по груди, а я просто голову опускаю, смотрю на потрескавшуюся краску на деревянном полу, замечаю, как с подбородка сорвалась капля и падает вниз.

Давид пытается успокоить Настю, ей сейчас это больше нужно. Я знаю, что он с тревогой в мою сторону косится, но я просто одна побыть хочу.