Конвоир чуть отодвинул меня в сторону и постучал по дверному косяку. Оттуда выглянул солдатик с малиновыми петлицами.

– К товарищу Осинину из комендатуры задержанного доставили.

– Щас спрошу! – И солдатик скрылся за плащ-палаткой, которая закрывала вход наподобие занавески.

Затем нас запустили внутрь, конвойный отрапортовал, что он доставил… А я стоял и осматривался.

Сразу за дверью было пустое пространство, только у левой стенки стояла пара ящиков зеленого цвета. Дальше, в самом конце блиндажа, сделаны нары буквою «П». А вот к концам этой «буквы» пристроены два столика, чтоб, сев на конец нар как на стул, за столом можно было писать. Справа за таким столиком сидел тот парень, что нас встречал, и писал какую-то бумагу, макая ручку в чернильницу. На левом столике тоже лежали какие-то бумаги. Под потолком висела керосиновая лампа. Я такие лампы только в кино видел. Хотя ребята говорили, что такими еще до сих пор пользуются в деревне. Есть такие деревни, где никто почти не живет, ну в двух или трех домах пяток человек, потому туда электричество не провели и не будут. Так там – хочешь свечку зажигай, хочешь – такую лампу.

И еще на нарах сидел человек. Уже немолодой, лет так за сорок, в очках. А очки у него были такие вот: сами стекла круглые, и оправа тоже. Кажись, в таких эта актриса играла, из того фильма… Ну, тот, где песня такая: «Не смотри, не смотри по сторонам, оставайся сама собой!» Только ее специально так наряжали, чтоб выглядела как последняя дура, а в этом времени, наверное, лучше очков не бывает.

Волосы у него уже редеть стали, хотя до лысины еще не дошло. На плечи шинель накинута, и выглядит он, как будто ему не по себе или холодно стало. Хотя на улице жарко, да и тут не прохладно. Взгляд усталый.

– Игорь, ты иди сейчас к сержанту Макарову и будь там. После обеда мы с тобой, как собирались, на станцию поедем. А ты, задержанный, садись вот на тот ящик и отвечай на вопросы. Филипп, оторвись от бумаг, будешь протокол вести.

Мы все и выполнили. Солдатик со взглядом, что твою печенку выцеливает, вышел, второй солдатик писанину отложил, лист бумаги взял и стал мои данные выспрашивать. А я сел на те два ящика и стал сообщать, кто я и откуда. Солдатик-писарь данные записал и сказал, что готов дальше.

– Хорошо, Филипп, пока остановись, а я с задержанным побеседую. Звать тебя Сашей? Ну вот, Саша, пока расскажи мне, как ты в эти края попал и отчего одет ты в одни штаны, да и те какие-то интересные. Ах да, забыл представиться: я оперативный уполномоченный особого отдела батальона Осинин Андрей Денисович. Привык, понимаешь, что в райкоме у меня табличка на двери висит и представляться не надо. Да и полрайона меня в лицо знают за пятнадцать лет работы. Рассказывай.

– Я, Андрей Денисович, сюда попал из Риги. Когда немцы близко подошли, а местные латыши зашевелились и стали говорить, что будет, когда немцы придут, мой заведующий складом взял меня, шофера, кассу, бумаги разные и поехал подальше от немцев и латышей. Я тоже оставаться с немцами не желал и отказываться от поездки не стал. Ехали мы, ехали, пока где-то неподалеку от Кингисеппа не попали под бомбежку. Меня взрывом оглушило, и потерял я сознание. Очнулся – никого вокруг нет. Как голова чуть меньше трещать стала, пошел сам.

А штаны… Мои штаны и рубашку так испоганило, что лучше голым ходить, чем в таком виде. С машины, кроме меня, скинуло еще чемодан заведующего, а он совсем маленький ростом. Его вещи на меня не натянешь. Нашел только вот эти штаны, он в них на рыбалку ходит. Зайдет по колено в воду и удочку закидывает. Слава богу, хоть они налезли, а то б шел и лопухом прикрывался.

Неплохо рассказал, складно. Теперь продолжу.

– Шел я, шел, а сколько не знаю, так как голова сама не своя была. Потом увидел наших убитых. Два человека, их осколками побило. И машина еще под откосом лежит и горит. Я к ней близко не подходил, заопасался, что взорвется. Потом снова шел, встретил деда на лошадке, он мне и сказал, что город рядом. Уже перед самим городом меня патруль остановил и в комендатуру доставил. Там я и сидел дня два в кладовке какой-то.

– Ладно, а теперь скажи, Саша, чего ты не в армии, а здесь? Возраст-то у тебя призывной. Кстати, ты не против того, что я тебя Сашей называю, а не Александром Алексеевичем?

– Ничего, Андрей Денисович, можно и Сашей. Про армию – в Латвии я не служил. А когда наши пришли, меня в военкомат вызывали, и комиссия меня смотрела. И нашли, что у меня болезнь глаз есть, астигматизм называется. Что это за болезнь, я толком не знаю, но вблизи я хорошо вижу, а вот вдаль – не очень. Должны меня были направить на обследование, гожусь ли я в армию с нею, но пока решалось все, война началась и не до того стало.

– Не знаю я такой болезни, но это не беда, найдем, кого спросить. А вот скажи мне вот что, Саша… Вот, к примеру, тебя врачи осмотрят и признают годным к службе. Или без ничего, или нужно будет таблетки пить, или что там при этой болезни нужно делать. Как ты себя мыслишь в таком случае?

– Мне б в саперы попасть. Я со строительным делом знаком, да и на складе строительном работал. Вот только насчет мин я не знаю, чего-то я их побаиваюсь. Но ведь есть же саперы, которые с минами дело не имеют? Да и, может, привыкну. Вот многие за руль сесть боятся, а потом ничего, привыкают.

– А в пехоту?

– Я почему про саперов сказал? В строительстве я хоть что-то смыслю, а в пехоте – полный нуль. Ни винтовки, ни пулемета не знаю. Наган только разве. Но кто мне его даст, его ведь только офицерам дают.