3_4 Истана

Лицо все еще пылало от дикого бессилия и нелепости того, что миг назад случилось, что я могла испытать то, что испытала, в руках этого… Этого… Я сжала кулаки, расходясь гневом. Я не должна была, но жар до сих пор прокатывался по телу тяжелыми сгустками до дрожи в пальцах. Хорошо, что вскоре я полностью отвлеклась от этого безумия за сборами. Лагерь уже был свернут, а воины поднимались в седла — предстоял долгий путь.

От своей лошади, надо признать, я отвыкла, мне не удалось подняться в седло с первого раза. Запуталась в многослойных юбках, а потом и в узде, да и все еще не могла сосредоточиться. Подняться на лошадь мне помог Донат, пощадив, видно. Сжал крепко, но осторожно, пояс, почти подбросил.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась я ему.

Глаза Стража в это утро соперничали по синеве с небом, такие яркие они были, но мгновенно взгляд его стал тягучий, когда прошелся вдоль моего тела. Конечно, ему бы не стоило ко мне приближаться вовсе, и вскоре это опасение подтвердилось хлестким взглядом Маара, с которым я, не желая того, столкнулась. Таким мрачным и удушливым он был, что невольно дыхание сбилось. Усевшись удобнее, перехватывая поводья, я избегала смотреть на Ремарта, хотя мне казалось, что он повсюду и внутри меня, исследует и контролирует. Тронула пятками белые бока кобылы. Мне страшно не нравилось то, что я испытываю, хотелось выдрать из себя с корнем все чувства, да только росли новые, еще крепче, чем предыдущие. В конце концов, я бросила эту затею.

Восход был потрясающим, после лютой бури благодать опустилась на холодные земли неописуемой красотой. Воздух искрился серебром, снежные барханы тянулись до бесконечности, как волны, чистые, ослепительно белые, они слепили глаза так, что проступили слезы, и больно было смотреть. Вскоре мне уже не нужно было усилий, чтобы не думать ни о чем: стылый воздух бодрил, избавляя от всего лишнего, и голова с каждым пройденным шагом все яснела, хоть и кусал железными зубами мороз за незащищенные участники кожи. Вереница тянулась медленно, утопая едва не по лошадиное брюхо в сугробах, но все же двигались, все дальше уходя от места становища. Но как бы я ни отвлекалась, любуясь первозданной суровой красотой долины, невольно выделяла взглядом исгара. Едва его взор касался меня, по телу прокатывалась горячая волна. Она скапливалась в груди и растекалась по бедрам и ногам до самых кончиков пальцев. Глаза Маара, такие черные на фоне невыносимо белой долины, вонзались кинжалами. Плотно сжатые губы, изгиб которых мной уже слишком хорошо изучен, говорил о том, что ему не понравился жест Доната. Я всерьез взволновалась. Если вчера исгар казался сущим демоном, полуобнаженным, взъяренным, то сейчас, сдержанный, хладнокровный, в литом панцире брони, сверкающем в морозных лучах, с длинным, в полтора метра, мечом на поясе. В мехах он был Мааром ван Ремартом, верным подданным короля.

Мне стало не по себе от того, как Страж меняется, и не только внешне. Если вчера он взрывался вулканом, то сегодня… Я невольно вдохнула глубже. Он убийца, его брат убил беззащитную девушку, просто задушив ее, когда получил свое, погубил безжалостно и жестоко. Яд ненависти мгновенно застелил глаза. Я задышала часто, чувствуя, как внутри разбегается бездна, и пусть умом я понимала, что это было давно, боль была такой острой, невыносимой, будто все это случилось вчера. Случается каждый раз, когда исгар прикасается ко мне. Хотела бы я об этом снова забыть? Нет, теперь — нет и нет, даже если мне кто-то даст зелье, способное выжечь всю боль, я не приму его.

«Я не хочу забывать! Я хочу… — я сжала губы, дрогнув —…возмездия».

Боль настолько ослепила меня, что стало просто нечем дышать, память потянула меня ко дну.

— О чем ты думаешь, ассáру?

Я вздрогнула от неожиданности, но не подала вида, что не заметила приближения исгара. Открыла глаза и повернулась, ответив честно:

— О твоей смерти, исгар. О том, как ты будешь гореть в пекле.

Маар хмыкнул только и, признаться, тем самым вывел меня из строя. Его реакцию на одни и те же слова невозможно предугадать, она была всегда разной. А вот он, похоже, мог запросто уловить любое изменение в ком и в чем угодно, и обязательно пользовался этим в угоду себе. Ублюдок.

— Если ты желаешь мне смерти, то думаешь не о том, ассáру, огонь не может причинить мне вреда.

Лжет или говорит правду? Я хмыкнула, прищурившись от холодного ветра, исследуя его лицо, непроницаемое, твердое, невозможно красивое, высеченное из камня умелым мастером. Держалась непроницаемо, не допуская и мысли о том, что случилось утром в шатре. И все же ему удалось сбить меня с толку, когда его губы растянулись в улыбке, открывая ровные белые зубы. Этот неожиданный жест полностью меня обезоружил.